Навстречу судьбе

Молостов Евгений

Ираида встретила меня с наигранной улыбкой. Я машинально спросил: «А где твои друзья?» — «Нет у меня никаких друзей», — глядя мне прямо в глаза, смело заявила юная авантюристка. Пришлось на минуту умолкнуть, затем разговор перевести на другое. Вошли в парк. Примерно метрах в ста от входа увидел в сторонке от дороги сидящих на каких-то бетонных плитах «разбойников»: двоих парней и трех девушек. Надо было видеть, с каким предвкушением они рассматривали свою жертву, своего тельца, который добровольно шел на заклание: парни — с любопытством, а девушки — со злорадством. В далекой юности я таких красавиц считал за ангелов Божиих. Дарил им цветы. Сочинял стихи. А в транспорте всегда уступал место. Теперь они мне с высоты моих прожитых лет кажутся все одинаковыми. Как дьяволицы, лживые и хитрые, ради денег готовые на все.

«Мои разбойники» уже выработали свой план действий. И я шел строго подчиняясь ему. Ираида выбрала для сидения лавочку у Окского обрыва, как раз напротив центрального входа в парк с колоннадой. Недалеко располагалась остановка «Музей района». Двое «грабителей» (девушек я больше не видел) перешли за близлежащий небольшой овражек и там заняли наблюдательную позицию. Им хорошо было

видно нас, а мне их. Сидя на этой лавочке, я слушал «лапшу» наводчицы целый час. На улице уже зажглись огни. Мы встали и пошли. Братки как по команде вскочили и быстрым шагом направились нам наперерез. Ираида цепко держала меня под руку и потихоньку тянула в их сторону. В десяти метрах от них я резко освободился от руки Ираиды. Парни были уже в трех шагах от нас, как со стороны входа в парк перед моими глазами выросли две спортивного вида фигуры молодых мужчин. От неожиданности у братков разом пропала вся охота к нападению. Они подумали, что это идут мои друзья. И сразу свернули на другую тропу. В обратную сторону. Через минуту я оглянулся, помахал наводчице рукой. Она сначала стояла в растерянности. Потом, придя в себя, начала изрыгать в мой адрес грубые ругательства и кидаться конфетами, которыми я ее угостил во время нашей «интимной» беседы.

Когда я рассказываю о подобных историях с благополучным исходом священникам или монахам, мне они все по-разному отвечают. Одни говорят, что за меня грешного родители на том свете Богу молятся. Другие — что ангел-хранитель так оберегает. Я не знаю, кто из них более прав, но за всю свою жизнь у меня таких происшествий было не один десяток. Я о них тоже когда-нибудь расскажу.

1.07.2002 г.

Роковая любовь

Это происходило в 1938–1939 году в селе Тенекаево (колхоз им. Сталина) Пильнинского района Нижегородской области.

Ванька Бахарев, парень 21 года, среднего роста, коренастый, с черными, как смоль, кучерявыми волосами, на вечеринке Нового года, влюбился в круглолицую с миловидными голубыми глазами 17-летнюю Машеньку Кузнецову.

Эта вечеринка сыграла в Ванькиной жизни роковую роль, и всегда он вспоминал ее с большой печалью. Вечеринка — как вечеринка. Все там было: и шутки, и смех. И бражка на столе. И различные игры. Когда балалаечник заиграл, подружки все повыскакивали из-за стола и пустились в пляс. И Машенька среди них, как яблочко наливное. Глаза наивные, улыбающиеся. Вот тут она Ванюшке и приглянулась. Он весь вечер, как петух, крутился возле нее. До поту отплясывал. Молодежь тогда в тех краях, как и взрослые, ходили в лаптях, так он пляской все лапоточки свои в тот вечер истрепал. Но дня через два новые смастерил и заодно Машеньке. Да такие аккуратные, что все диву дались. Залюбовались. Ваньке Машенька казалась такой хрупкой, что он ее на каждом шагу оберегал и жалел. Даже когда очередь убираться на посиделках доходила до Машеньки, Ванька всегда просил другую девушку. Даст ей какой-нибудь гостинец, и та с удовольствием за нее не только, как другие, окурки да шелуху от семечек из избы выметет, а пол-то косырем скоблила и мыла, как на большой праздник.

Машенька с первого вечера положительно ответила на любовь чернобрового красавца. Она понимала, что за него замуж любая девушка пойдет. И будет жить за ним, как за каменной стеной. Он мастер на все руки. Делает этажерки, шкафы, столы, стулья. Да такого качества, что хоть на выставку в саму столицу отвози. Беспокойный. Кончатся дрова у хозяйки, у которой снимают посиделки, соберет товарищей, договорится с ними и, смотришь, через день-два дров привезут: распилят их и расколят. Только топи хозяйка.

Ванька и его друзья с весны этого года гуляли особенно буйно и весело. Они знали, что их к осени забреют в армию. Часто пели свою любимую частушку по этому поводу:

Мы с товарищами вместе 20 лет шаталися, А на 22-ом В солдатушки подалися.

Парни все были, как на подбор, стройные, крепкие. Одевались в костюмы из черного шивьета (кто побогаче — из бостона), в белые коленкоровые рубашки с воротником на выпуск. У всех кудрявая шевелюра, на боку фуражка и к ней пришпилена гроздь черемухи или сирени. А в руке с нарезными узорами тросточка. Ни дать ни взять — сказочные принцы.

Им льстило, когда про них невесты пели.

Тенекаевских ребят Можно издали узнать. В правой руке тросточка, А в левой папиросочка.

Но эти частушки девчата пели, когда они были довольны поведением своих женихов. А когда хотели созорничать над ними, они пели про них другую частушку:

Тенекаевски ребята Сшили брюки, пиджаки. В черны брюки сунут руки И стоят, как дураки. Или еще такую: Мене милый изменил. Я сказала: «Ох, ты!» На нем белая рубаха Из матерной кофты!

А одно время у парней была мода носить галоши. Так девушки враз придумали про них частушку вот такого содержания:

Тенекаевски

ребята Одели галоши. Мимо окон ходят боком, Думают, хороши.

Но частушки частушками, а любовь остается любовью. Ванька без Машеньки не мог прожить и дня. При ней озорует, смеется, а домой придет, и сам не свой. Тоска гложет несусветная. Хоть обратно беги к ней. И Машенька в нем души не чаяла. Жизни себе без него не представляла. И верила в него…

Ее мать, тетка Анастасия, услышав от Машеньки, что она забеременела от него, руками всплеснула: «Что же ты, дочка, себя и нас всех опозорила. Я ж вижу, что ты не такая какая-то стала. И люди перешептываются, увидев меня». Машенька в волнении ответила: «Маменька, Ванечка вчера сказал, что замуж меня возьмет. Скоро у нас свадьба будет. А люди, которые перешептываются, — злые. Добрые люди не позволят так себя вести».

Но Ванька и рад бы взять Машеньку в жены, да мать его категорически была против. Сказала: «Не смеши людей. Чтобы хозяйство в семье вести, тебе нужна крепкая и здоровая баба. А не пигалица. Отслужишь армию — найдешь другую. Вон иди утопи котят, — тетка Авдотья показала сыну на помойное ведро с водой. — Кошка у нас опять окотилась!» В углу избы, около старинного сундука, кошка облизывала котят, которые тыкались в ее живот. Ванька знал железный характер своей матери, потому и не перечил ей ни в чем. Взял котят, они тихо и беспомощно мяукали и вырывались из его рук, спустился с крыльца и на березовом чурбане поочередно начал рубить им головы. Рубил неторопливо, думая совершенно о другом, и после каждого удара равнодушно рассматривал, как бьется в конвульсиях обезглавленное тело каждого котенка.

Стоял жаркий месяц июль. Оранжевое солнце клонилось к закату. За деревней на пойменном лугу безутешно плакал чибис.

Впереди избы Кузнецовых, среди старых ветел, находилась мазанка. Последнее время влюбленная пара встречалась в ней. После работы по хозяйству Машенька умылась, привела себя в порядок и пошла туда отдыхать. Сегодняшний день показался ей годом. Она нестерпимо ждала своего возлюбленного. Ее очень интересовало: «Что сегодня ответила ему мать по поводу их свадьбы». Ванька в мазанку к Машеньке пришел поздно, хмурый и неразговорчивый. Машенька сразу догадалась, что ничего утешительного Иванушка ей не скажет. «Ну и что? — мысленно успокоила она себя. — Он же все равно ее и ничей больше!» Вскочила с кровати и обняла его. Ванька, легонько отстранив ее, сказал: «Дай мне нож, я буду делать тросточку!» Машенька выдвинула из стола ящик, взяла из него большой нож и подала Ванюше. В Тенекаеве в каждом доме хлебопечением занимались хозяева. Кузнецовы тоже сами пекли хлеб. Этим ножом они часто резали его, когда он был горячий и пышный, поэтому на него всегда налипали крошки. «Дай я его вымою, — попросила Машенька. — Да к тому же он еще тупой!» — «Ничего, — дрожащим голосом промолвил Ванька. — И такой сгодится!» Машенька зажгла керосиновую лампу (в те годы в Тенекаеве электричества и в помине не было) и опять легла на кровать, пристально наблюдая, как живо в руках ее жениха вырисовывались на простой палке красивые узоры. Она была счастлива, что, Ванюшка, ее любимый человек, сидел на краю кровати рядом с ней. И не обращала особого внимания на его, как ей казалось, наивные вопросы. В них она находила беспочвенную ревность. А говорят: «Если ревнует, значит любит». Он ее спросил: «А ты будешь с другими ребятами гулять, когда меня призовут в армию?» — «Глупенький, у меня же будет ребенок, куда я от него денусь!» — «А если я женюсь на другой, ты тоже за кого-то замуж выйдешь?» — «Ну, если ты мне изменишь, не буду же я весь свой век одна коротать!» Ванька будто того и ждал. Как обезумевший бросился на Машеньку, подмял ее под себя и начал этим тупым ножом, с налипшими хлебными крошками, пилить ей горло. Машенька инстинктивно изо всех своих сил оттолкнула Ваньку, и нож выпал из его рук. Тогда он еще более рассвирепев, начал судорожными руками раздирать надрезанное горло. Затем одной рукой сдавил Машенькино лицо, другой стал шарить по постели нож. И в этот момент Машенька вырвалась из-под Ваньки и побежала не домой, чтобы не пугать и без того расстроенную мать, а к своей тетке, что недалеко от них жила. Торкнулась в дверь крыльца, но она была запертой. Побежала к калитке забора. И ее не открыла. Тогда она в паническом страхе, позабыв о своей беременности, с бешено колотящемся сердцем, перелезла через досчатый забор и по дворному мосту влетела в тетушкину избу. «Кто это?» — спросила проснувшаяся тетка Лукерья. «Это я, Маша, попить пришла!» — «А-а, чашка там на столе, ведро с водой на кухонной лавке! Хочешь пей чай, самовар еще горячий», — ничего не подозревая, сказала тетушка. Машеньку и вправду мучила жажда. Она думала, что ничего особо страшного и не произошло, но когда начала пить, вода стала выливаться из гортани на пол. «Ты чего плещешь воду-то?» — спросила Машеньку тетушка. И услышала на кухне грохот. Это у Машеньки, осознавшей свою трагедию, подкосились ноги. И она упала. Тетушка быстро зажгла лампу, подошла к Машеньке и увидела ее всю в крови, с надрезанным горлом. Как потом оказалось, весь путь, где бежала Машенька, был полит кровью. И дверь на крыльце, и калитка забора, которую Машенька впопыхах не могла открыть, и то место, где Машенька перелазила через забор, и половицы дворного моста. Тетушка Лукерья, очумевшая от страха, побежала к Машенькиной матери Анастасии. Разбудили брата Василия, тот сбегал на конный двор, запряг лошадь и повез ее в Пильну, в районную больницу. Он в то время председателем колхоза был. Довез до переправы речки Пьяны и сказал: «Если скажешь мне кто тебя порезал, то я тебя повезу в больницу, если не скажешь, я поверну обратно и умирать будешь дома!» Машенька долго не признавалась. Брат сердито спросил: «Ванька что ли?» Машенька, обливаясь слезами, утвердительно ответила: «Да, Ванечка, но очень прошу и тебя, и всех, пожалуйста, не судите его». Эти слова Машеньки были последними. Не доехав до больницы, она скончалась от потери крови. Ванька, боясь возмездия, скрылся. Через четыре дня его нашли и отправили в милицию.