Навстречу ветрам
Шрифт:
Никогда я не был подлизой, никогда не подставлял ножку Лизке Колосовой, и потому мне было особенно больно. Когда мне удалось освободиться от своего противника, я ударил его ногой в живот, и мы покатились по земле. И в это время из-за кустов выбежала девчонка и стукнула моего противника портфелем по голове. Мы отцепились друг от друга, и только тогда мальчишка взглянул на меня. «Это не ты… — виновато сказал он. — Я обознался. Ударь меня по носу. Я думал, что ты — Витька Шелепов».
Я замахнулся на этого прохвоста, но девчонка проговорила: «Ошибаться может каждый человек».
И я не стал бить мальчишку. Вы знаете, кто был тот взъерошенный прохвост?
Это был я, — сказал Игнат.
А девчонка?
Это была я, — ответила Лиза.
Мы тогда сели втроем на траву, Лизка вытащила из портфеля бутерброд с колбасой и разделила на три части. Бледнолицый протянул мне руку и сказал: «Хочешь, будем дружить?»
Я вытер ладонью разбитый нос, взглянул на девчонку и ответил: «Хорошо. Будем дружить. По-настоящему», Девчонка Лизка подхватила: «Я тоже с вами! И давайте придумаем девиз нашей дружбы!»
И мы придумали: «Плечом к плечу, храня великую силу дружбы, всегда вперед, только вперед!»
И вот мы уже семь лет идем плечом к плечу, всегда вперед и только вперед, — продолжал Андрей. — Когда три дня назад нас с Бледнолицым вызвали в горком комсомола и вручили путевки в летную школу, я сразу подумал: «А как же Лиза? Вместе учились в школе, вместе заканчивали ФЗУ, работали на одной стройке, вместе вступали в комсомол, а теперь?..» Но Бледнолицый сказал: «Она будет счастлива нашим счастьем». Это так, Лиза?
Так, Андрей.
И все же я немножко грущу. А если бы вы знали, как хочется стать летчиком! Мечта эта — с детства. Еще до того, как поступить в ФЗУ, я часто взбирался на самую высокую мачту и смотрел в море: кружится голова или нет? Страшно или нет? Ого, еще как было страшно! Ходил даже по карнизу крыши, как лунатик. Выбивал из себя головокружение…
На шхуне, чуть заметно темневшей на рейде, пробили склянки. Тонкий серп луны купался в волнах. Море совсем притихло, словно над чем-то задумавшись. Город спал, и тишина плыла над берегом.
Помолчим? — спросила Лиза.
Помолчим, — ответил Игнат.
И долго они сидели молча, погрузившись в свои мысли. Потом Андрей закурил и, когда спичка уже почти совсем погасла, увидел вдруг Лизины пальцы, запутавшиеся в светлых кудрях Игната. Андрей бросил спичку на песок и встал:
Пойду я. Мать давно ожидает.
Ни Лиза, ни Игнат не стали его удерживать. Последний вечер перед разлукой им хотелось побыть вдвоем. Когда Андрей ушел, Лиза ближе придвинулась к Игнату и положила голову на его руку.
Луч маяка по-прежнему убегал к горизонту, и холмики волн отбрасывали короткие тени.
2
Поезд словно врезался в густую темень. На полустанках и разъездах, проходя стрелки, вагоны качались из стороны в сторону. Шипели тормоза, стремительно проносились мимо оранжевые фонари. Море все дальше и дальше уходило вправо и наконец совсем затерялось за холмами и перелесками. Но в открытое окно еще долго врывались его запахи, будто оно плескалось у самых ног. Казалось, что сквозь стук колес и редкие гудки паровоза сюда доносятся мягкий шелест прибоя и тихое урчание волн.
Андрей Степной лежал на верхней полке и курил одну папиросу за другой. Он хотел сосредоточиться на какой-то очень важной мысли, но это ему никак не удавалось. Он начинал думать о том, как будет держать экзамены в школу летчиков, а перед его глазами вставал то образ деда Игната Морева, сорвавшегося с маяка, то старого каменщика Ивана Андреевича, то заплаканные глаза матери. Андрей морщил лоб и спрашивал: «Чему равен синус… синус?..»
Но синус представлялся широким лучом прожектора, убегавшим в море, или пальцами Лизиных рук, запутавшимися в светлых кудрях Игната.
«Бледнолицый всегда был счастливчиком, — вздохнув, подумал Андрей. — И Лиза для него больше, чем просто друг… И «плечом к плечу, храня великую силу дружбы…» — это девиз дружбы, но не любви… Хотя они и вдвоем могут идти вперед плечом к плечу… Милая Лизка… Эх, и подлец же я… Завидую…»
Ты спишь? — тихо спросил Андрей, глянув вниз.
Нет, — Игнат тоже закурил и сел. — Не спится, Андрей. И знаешь, о чем я думаю? Что будет, если кого-нибудь из нас забракуют по здоровью? Провожали нас с шумом, называли летчиками и вдруг… Как будем смотреть на Лизу?..
Что же тут такого! — искренне удивился Андрей. — Что мы, рождены быть летчиками, что ли? Ну, вернемся, объясним, в чем дело, снова мастерок в руки — и пошла работа. Да и здоровые мы с тобой, как черти, не забракуют нас!
Ого, братишка, не пыжься! — сказал вдруг лежавший на противоположной полке здоровенный плечистый парень в тельняшке. — Не таких орлов браковали, понял?
Это был Василий Нечмирев, помощник кока пассажирского теплохода, получивший вместе с Андреем и Игнатом путевку в летную школу. На вокзале его провожали человек двадцать матросов, и Вася Нечмирев, бывший слегка навеселе, сказал на прощание такую речь:
Братишки! Моряки не любят сидеть на причале. Летчики — тоже! Понятно? Нынче — здесь, а завтра — там. Короче: мы будем встречаться с вами и на Дальнем Востоке, и в Улан-Удэ, на Сахалине и в Гамбурге, на Земле Франца-Иосифа и в Ливерпуле. Так, братишки?
Далеко полетел, Вася, — засмеялся кто-то из моряков. — А вообще — попутного тебе ветра! Парень ты славный.
Так вот, бракуют и не таких, как мы с тобой, — повторил Нечмирев, обращаясь к Андрею. — Ты знаешь, что таксе медкомиссия? Знаешь?