Найди меня Шерхан

Тоцка Тала

***

Арсен касается рукой, а меня даже через одеяло пробирает. Не могу, когда он так близко, это пытка самая настоящая. Лучше его не видеть, не слышать, чем так, когда она смотрит на меня, как на больную.

Вчера, когда забирал меня из клиники, я не могла поднять глаза, его взгляд прожигал насквозь. Я уже знала, что он прогнал Ирму, он извинился, сказал, что сожалеет, а у меня перед глазами сцена, как он меня за волосы держит, пока я над умывальником корчусь.

Ужасно, когда мужчина видит женщину в таком состоянии, но еще хуже,

когда он потом мучается от чувства вины. Я понимаю, что не из-за меня, а из-за ребенка, и от этого становится еще хуже.

— Доброе утро, Агата, — его голос негромкий, а пробирает до самой глубины. Как у него так получается?

Натягиваю снова одеяло, чтобы не поддаваться, хотя больше всего хочется, чтобы он лег рядом, обнял крепче — так как вчера прижимал, когда я оттолкнуть его пыталась. Если честно, я для того и упиралась…

— Агата, я был в больнице у Януша.

Замираю. Мой брат, я ничего о нем не знаю. Вчера уже было поздно им звонить, я собиралась связаться с мамой сегодня. Неужели что-то случилось, и ему стало хуже?

— Чшш-ш, тихо, тихо, — останавливает меня Арсен, когда я пытаюсь встать, и удерживает мою голову на подушке, — тебе нельзя делать резких движений. Нужно что-то съесть, пока ты лежишь, помнишь? Я принес тебе завтрак.

От напоминания о завтраке меня начинает подташнивать. Если бы вскочила, точно пришлось бы бежать к умывальнику.

— Агата, — Арсен снова отворачивает одеяло, чтобы мне было лучше слышно. Это совершенно лишнее, его голос и так проникает в каждую клеточку моего тела, которое творит со мной вовсе не то, что положено испытывать беременной женщине. — Мне очень понравился Януш, он такой взрослый и рассудительный мальчишка. Он спрашивал о тебе, он очень скучает, и я за это тоже хочу извиниться. Я не понимал…

Его голос срывается, он замолкает. А я как раз понимаю… Дальше он говорит прерывисто, его рука сжимает одеяло и касается моей обнаженной кожи, отчего кажется, будто там ожог.

— Его готовят к отправке в Германию, я выбрал другую клинику, у них лучше условия, после операции Януш пройдет дополнительный курс реабилитации, и потом мы попробуем снять его с инсулина. Я сделаю все, чтобы твой брат поправился, Агата, а ты сделай все, чтобы мой сын родился.

На глаза наворачиваются слезы, но Арсен наклоняется ко мне, и я быстро их смаргиваю. Он молчит, а потом добавляет:

— Наш. Наш с тобой сын. А я тебе помогу. Давай, повернись ко мне и покажи пальчиком, чего тебе хочется. Ксавьер постарался с утра для вас обоих.

Это звучит так трогательно, что я чуть ли не реву. Понимаю, что он говорит обычные сентиментальные глупости, во всем виноваты гормоны, но удержаться очень сложно. А еще, это очень приятно слышать от отца моего ребенка, даже если он так говорит только ради малыша.

Осторожно поворачиваюсь в кровати, не поднимая головы. Поднос стоит рядом на столике, никаких раздражающих запахов нет, наоборот. Тосты вкусно пахнут поджаренным хлебом. Вижу ломтики лимона, присыпанные

сахаром, и рот наполняется слюной.

Арсен перечисляет, и я киваю, когда доходит очередь до лимона. Арсен берет дольку и аккуратно подносит мне ко рту. Захватываю ее губами, и мне так вкусно, что подбираю весь сахар с его пальцев, пока до меня не доходит, что я их просто облизываю.

Становится очень неловко, я смотрю на Арсена, а он будто замер. Делаю вид, что старательно пережевываю лимон, у самой горят щеки. И еще очень хочется добавки, так и съела бы все, что на блюдце.

— Хочешь еще, Агата? — спрашивает Арсен своим низким хрипловатым голосом, похожим на бархат, которым если провести по телу, покрываешься мурашками.

Он точно так же меня спрашивал, когда… Я о чем вообще? Хочется головой тряхнуть, щеки пылают, мне безумно стыдно! Я взрослая беременная женщина, будущая мама и должна думать о своем ребенке, а не о его отце. Не о мужчине, который одним голосом вызывает желание нежиться и выгибаться кошкой под его взглядом…

Киваю, и Арсен скармливает мне весь лимон. Теперь я ем аккуратнее, но он нарочно сильнее макает дольки в сахар, и левый кончик его губ ползет вверх каждый раз, как я касаюсь его пальцев губами.

Меня уже не мутит, Арсен предлагает поджаренный тост. Я показываю, что возьму сама, но он, наверное, не понимает, отламывает кусочек, и мне снова приходится есть из его рук. Посыпает солью по моей просьбе, и теперь мне дико хочется слизать с его пальцев соль.

Снова вижу загнутый вверх уголок губ и демонстративно усаживаюсь в кровати. Арсен тут же подкладывает мне за спину подушку, и я перестаю дышать, когда прямо передо мной оказывается его крепкая шея, а сама я замкнута в коконе его рук.

У Арсена тоже меняется взгляд, и я предпочитаю сосредоточиться на завтраке. Беру ложку, чтобы есть кашу, но ложку сразу отбирает Арсен.

— Давай лучше я, есть надо понемногу, а ты голодна, можешь не удержаться. Нельзя перегружать желудок, ты же слышала, что доктор говорил?

Ну вот, как будто я совсем дикая! Возмущенно вскидываю голову, но он смотрит невозмутимо и уже подносит ложку ко рту. Похоже, ему доставляет удовольствие меня кормить. Наверное, каждому мужчине приятно кормить женщину, которая носит его ребенка?

— Вкусно? Напиши потом Ксавьеру, ему будет приятно.

В итоге я съедаю почти все, что Арсен принес, причем мне он разрешил держать только чашку с чаем. На мое беззвучное «спасибо» этот невозможный мужчина улыбается уже обоими уголками губ.

— Ты пока не вставай, немного полежи, я попрошу унести посуду. Обязательно погуляй, можешь взять с собой кого-нибудь из охраны. У тебя в телефоне забит мой номер, если что-то нужно, пиши или звони в любое время, если вдруг решишь отменить свой бойкот, — а потом берет меня за руку и говорит тем своим низким бархатным тоном: — На самом деле я даже не знаю, кто кого должен благодарить, Агата. Мне было очень вкусно.