Шрифт:
Раннее утро. Грохот от взрывов сотрясал наш маленький шахтерский городок. Стены моего подвала ходили ходуном. Страх, что мой дом сложится, как карточный домик, похоронив меня, не давал мне свободно дышать. Усилием воли я сдерживалась, чтобы не выскочить наружу. Снаружи был ад. Вокруг все взрывалось и горело. Запах гари и дыма медленно и неотвратимо просачивался ко мне в подвал и я в который раз пожалела, что не убежала, пока ещё была возможность.
Взрывы потихоньку отдалялись и затихали. Небольшая передышка. Что произошло снаружи?
Я открыла крышку своего подвала
Я вернулась в подвал и взяла свою медицинскую сумку, набитую всеми медикаментами и перевязочными материалами, которые нашла дома.
Нужно идти. Почти все жители нашего городка эвакуировались, но некоторые остались и им может быть нужна моя помощь. Моими подопечными были несколько одиноких стариков, которые не смогли уехать сами и несколько, которые категорически отказались это сделать. Мне нужно их всех проверить.
Я брела по своей улице. От пыли и гари нечем было дышать. По обе стороны дороги горели дома. Этот дом Смирновых, совсем разрушен. Дом бабы Мани потерял угол, как будто какой-то гигантский хищник отгрыз его. Рядом дом ее дочери, почти не разрушен, но нет части крыши и окон. Хорошо, что все они уехали.
Сердце сжалось от мысли, что в любой момент может ещё что-нибудь прилететь. Я почувствовала себя паникующим тараканом посреди освещённой кухни, хотелось поскорее убраться с открытой местности. Усилием воли я подавила панику и продолжила путь. Эта часть города была застроена пятиэтажками-хрущевками. Тут я никого не знала.
Странно, что я не встретила до сих пор ни одного человека. Ни мирных, ни военных. Хорошо понимаю, что перед этим была артподготовка и вслед должны зайти военные. С какой стороны только непонятно. Но я не переживала по этому поводу. С одной стороны города были русские военные, с другой украинские. Украинские войска – регулярная армия из призывников, нациков у нас здесь не было. Я не ощущала врагами ни тех, ни других.
Ощущение бессмысленности происходящего не покидала меня. Человеческая жизнь полностью обесценилась. Власти обеих сторон утверждали, что борются за людей,их безопасность и свободу, но погибшим вот в этом доме уже все равно. Все равно и солдатам вон в том сгоревшем танке. Все равно и тем людям, которые колонной пытались уехать от войны и их накрыло Градом. Кто стрелял непонятно. Десяток покорёженных автомобилей со сгоревшими в них людьми так и остались на дороге. И некому пока похоронить их.
Я вошла в темный подъезд пятиэтажки. Света у нас нет уже пять дней. Здесь живёт старушка баба Зоя. Я открыла дверь в её квартиру. В квартире стояла тишина. Я подошла к кровати и увидела мертвую старушку. Видимо сердце не выдержало последнего обстрела. Я накрыла её простыней и ушла. Больше ничего пока не могу сделать. Даже плакать не могу, больше не могу !
Я вышла на улицу и увидела стайку теперь уже бездомных собак. Собаки и породистые и беспородные держались вместе и быстро поняли, где нужно искать еду. Разбитые дома и магазины кормили их. Собачья стая пробежала мимо и скрылась за углом дома.
Вдруг раздался громкий визг. За углом дома кто-то визжал на одной ноте. Я кинулась туда. Медицинская сумка больно била меня по бедру. За углом я увидела ребёнка. отчаянно визжащая девочка махала руками и пыталась отбиться от окруживших её собак. Я рванулась к ней. И вдруг раздались выстрелы. Очередь из автомата Калашникова. Пули чиркнули метрах в тридцати от ребёнка. Собаки услышав выстрелы, разбежались в разные стороны. Я подскочила к девочке и обняла её. Она всхлипывала и размазывала грязь по своей чумазой мордашке. Забыв обо все, я пыталась успокоить ребёнка и не заметила подошедших солдат.
– У вас все хорошо? Вы не пострадали?– голос солдата был уставший и какой-то запылённый.
Я подняла глаза и увидела военных. Их было много, в полной экипировке, с красными повязками на ногах и руках. По дороге ехала техника, с большими буквами Z. Русские.
– Спасибо, вы подоспели вовремя. Я бы не справилась со стаей собак.
– Ну почему вы гражданские такие безответственные? Почему не эвакуировались, ещё и с ребёнком? Вы понимаете, что могли погибнуть?
– Очень хорошо понимаю. Спасибо, мы пойдём.
Я не стала рассказывать почему я осталась и что это не мой ребёнок. Не нужно им это. У них свои задачи, у меня свои.
Колонна военной техники и людей громыхала по дороге. Там, где ей не хватало проезжей части техника заезжала на тротуары и клумбы, сминая тонкие деревца и кусты.
Девочка в моих объятиях совсем затихла. Я оторвала её от своего плеча и заглянула в глаза. В глазах девочки уже не было страха. Детская психика такая гибкая. Она была ужасно грязная. Вся мордашка в пыли и разводах от слез. На вид лет десять.
– Как тебя зовут? И что ты здесь делаешь одна? Где твои родители? Почему вы не уехали? – Вдруг я вспомнила, что на неё напали собаки, – Тебя собаки не покусали?
– Нет, не покусали, я же так громко кричала. Меня Никой зовут. Мы здесь с папой остались. Мы с бабушкой жили, но она умерла, ещё до войны.
– Как папа отпустил тебя одну?
– Мой папа дома. Он шахтёр был раньше и его в шахте привалило. Спасли его, только он без ног остался. Давно уже. Я его с ногами и не помню. Маму тоже не помню. Папа говорит, что она не выдержала жизни с инвалидом, но мой папа не инвалид! – Девочка от злости топнула ногой. – Он все, все может делать. Он теплицу сам построил. Дядя Саша совсем немного ему помогал.
– Хорошо, хорошо, не сердись! Давай я тебя домой отведу, а то мне нужно ещё проведать стариков. Как они пережили обстрел узнать.
– Я и сама могу, я тебе не маленькая.
– Нет уж! А вдруг опять собаки.
Ника взяла меня за руку и мы пошли по улице. Из домов и из подвалов вылезали люди. Все, кто выжил. Возле разбитого магазина группка женщин причитала и обнимала солдат. Закончился квартал пятиэтажек и начался частный сектор. Здесь дома от обстрелов пострадали меньше. Почти нет разбитых, только окна выбиты.