Найдутся ли ответы?
Шрифт:
Юрист. Напомню, что в 20-е годы в Уголовном кодексе РСФСР была даже статья 84, освобождающая от уголовного наказания за умышленное убийство, совершенное из чувства сострадания по настоянию убитого. Но современное законодательство не решает такой проблемы. Это вопрос сложный, вызывающий споры. Право на эвтаназию — убийство из милосердия, как считают некоторые медики, может иметь человек, находящийся в безвыходной ситуации, вызванной, например, неизлечимой и мучительной болезнью.
В юридической литературе высказывалось мнение, что право на эвтаназию должно включать как право больного быть усыпленным, так и отказ от реанимации, дабы сократить предсмертные страдания. Но если согласиться с возможностью предоставления человеку такого права ухода из жизни, то нужен
Инженер. Успехи медицины, биофизики, биохимии, техники в наши дни привели к тому, что в реанимационной палате умирающий человек может находиться увешанным датчиками, шлангами, капельницами, с искусственными органами, снабженными компьютерным управлением сколь угодно долго. Что же по этому поводу думают врачи? Не следует ли прекратить страдания больного?
Экономист. Кроме того, здесь, как мне кажется, существует и серьезная экономическая проблема. Один день пребывания больного в реанимационной палате под непрерывным наблюдением обходится довольно дорого государству или родственникам. Таким образом, здесь сталкиваются экономические и нравственные соображения.
Медик. Я не занимаюсь ни реанимацией, ни нейрохирургией, поэтому сошлюсь не на собственный опыт, а на опыт своего коллеги. Вот цитата из интервью Р. Масленда — президента Всемирной федерации неврологов, данного корреспонденту «Литературной газеты» в 1986 г.: «Когда я был молодым врачом, медиком без особого опыта, я говорил себе: „Моя задача — сделать так, чтобы люди продолжали жить“. Это трудная задача, но стоящее за ней волевое решение — довольно легкое. Однако сегодня при всех нынешних чудесах медицинской технологии мы можем поддерживать жизнь в некоторых частях тела практически бесконечно. У нас в США существуют четкие критерии мозговой смерти, и с регистрацией этого момента, собственно, никаких сложностей нет. О, если бы проблема исчерпывалась только этим! Нет, не исчерпывается. Есть пациенты в безнадежном положении, чей мозг серьезно поврежден, но еще не мертв. Поставьте себя на место нейрохирурга, который должен удалить фатальную опухоль мозга и подарить человеку полгода — год жизни в качестве бездумного растения. Этика нашей профессии все более становится непосильным, изматывающим душу бременем…»
Биолог. Я приведу пример из своей практики. Молодым человеком я начал свою карьеру в Институте нейрохирургии и насмотрелся на многочисленные поражения мозга — опухоли, травмы, отеки. Если лобная кора мозга поражена, то часто реальное восприятие внешней среды и оценка самого себя в этой ситуации у больного нарушены. Человек с поврежденной корой превращается в раба ситуации, так как цикл взаимодействия личности с внешней средой разрушен. В этом смысле страшной являлась операция лейкотомия (лоботомия), то есть рассечение основных связей лобной коры и остальной части мозга или разрушение связей между правой и левой половинами лобной коры. Эта операция полностью уничтожала личность человека. Сначала казалось, что лейкотомия — это победное оружие против шизофрении, тяжелых неврозов и других серьезных психических расстройств, то есть тех случаев, когда человек теряет власть над своим поведением, мыслью, эмоциями. Однако когда были осознаны последствия этой операции, то все стали единодушны — это операция равносильна убийству. В 1951 г. в СССР лейкотомия была запрещена. Еще раньше ее осудила церковь.
Самовосстанавливающееся равновесие
Математик. Для меня не ясно, как же быть с экспериментами в области медицины. Ведь сначала не знали, к каким последствиям может привести лоботомия. Я понимаю, что главный критерий врачебной этики должен состоять в древнем положении — «не навреди», но имеет ли право врач равнодушно взирать, как умирает больной? Имеет ли врач право на риск? Известны же случаи, когда жизнь людям спасали с помощью еще не апробированных научных открытий.
Юрист. Важно определить критерии применения таких открытий.
Журналист. Известно, что наша страна до недавнего времени занимала 50-е место по детской смертности. Запущенность решения многих экологических проблем сильно отражалась на здоровье рожденных детей. За последние десять лет, насколько я знаю, мы получили технические возможности и опыт, позволяющие спасти и рожденных без дыхания, и сильно недоношенных младенцев. Например, в США трое из пяти таких детей выживают. Однако они неизмеримо чаще страдают дефектами нервной системы, умственной отсталостью. Идут жаркие дебаты насчет того, должна ли всемогущая медицина множить интеллектуально неполноценных детей, помогая им выжить, или она должна помочь им умереть.
Социолог. Уже набранная мировая статистика по сохранению жизни так называемых неполноценных младенцев начинает вносить ясность в этот вопрос. Она свидетельствует, что реальное число неполноценных детей остается примерно одним и тем же. Ряд спасенных младенцев, которые, казалось бы, должны быть умственно отсталыми, по мере взрослений становятся вполне нормальными, и те, кто раньше неминуемо погиб бы, остаются жить, но по интеллекту отстают от своих сверстников. Баланс качества жизни остается прежним. Это еще один парадокс взаимодействия природы и научного прогресса.
Врач. Я приведу еще один пример, сославшись на академика АМН СССР Л. О. Бадаляна. В той же дискуссии в «Литературной газете» он заметил: «Среди некоторых врачей бытует мнение: не следует оживлять детей, рожденных с тяжелой асфиксией (длительным нарушением дыхания). Когда я сталкиваюсь с этой точкой зрения, на память приходит новелла Томаса Манна, посвященная Гёте. Там приводится малоизвестный факт: великий поэт Германии родился „иссиня-черным“, то есть с тяжелой формой неонатальной асфиксии. Но из этого ребенка вырос Гёте. Сын Гёте родился без каких-либо осложнений, но вырос умственно отсталым. Сегодня наука пока еще не может предсказать интеллектуальную судьбу ребенка, мы оживляем всех, кого при рождении постигла эта беда…»
Эколог. Сможет ли наука когда-либо предсказать траекторию жизни человека? Сколько лет отпущено ему жить, кем он станет? Какой процент в его судьбе займет полученный им от предков генофонд и какие сюрпризы ему преподнесет окружающая среда? Уверен, что однозначных ответов на эти вопросы нет.
Математик. Будущее предсказать нельзя, его можно только сформировать и прожить. Такое утверждение вытекает из более общей проблемы соотношения между случайными и детерминированными процессами в природе — одного из интересных направлений современной науки, получившего название «синергетика».
Физик. С учетом опыта истории лишь коллективный разум и опыт человечества, а не наша комиссия, пусть даже ее будут считать очень авторитетной, могут в один прекрасный день дать окончательное определение, кого следует еще называть человеком, а кого следует считать мертвым. Степень ожидаемого риска должна быть оправдана значением для человечества решаемой проблемы.
Журналист. Нравственные законы не могут основываться на материальных соображениях (дорого содержать умирающего). Неизбежно должен возникнуть нравственный кодекс общечеловеческой солидарности. Создание его нельзя откладывать — научно-технический прогресс не оставляет времени. Описанные выше ситуации рождения и борьбы со смертью столь новы, что в юридической практике, насколько я понимаю, еще нет даже терминов, с помощью которых можно было бы описать все возникающие варианты. Чтобы выйти из этого заколдованного круга, необходимо взглянуть на проблему шире. Конец XX в. — это время переосмысления человеком самого себя, своего места в природе и обществе, формирования глобальных общечеловеческих этических норм.