Найти шпиона
Шрифт:
Когда-то он носил толстые свитера и гавайки «под Хемингуэя». Въедливый, заводной, по-мальчишески беспощадный, он мог два часа кряду спорить со студентами о… ну хотя бы об истинной роли немецких троцкистов в подготовке военного переворота в СССР в конце 30-х или о раскулачивании времен коллективизации, он организовал дискуссионный кружок, кричал с пеной у рта: «Говорите, что думаете! Честно и откровенно! Вы взрослые люди и должны широко мыслить!» С ним было интересно, но потом у курсантов появились нехорошие подозрения: самые активные участники кружка хотя и получали
К семи часам наздоровались, наорались, наузнавались, нахлопались по плечам – расселись. После краткого периода брожения выкристаллизовались те же старые компании и группировки, что и в годы учебы: «лирик» Дуба оказался за одним столиком с Лехой Гришиным и Пашкой Клеверовым, такими же, как и он, искателями чего-то среди звезд, Генка Самара по старой дружбе подсел к Зубатовым, вызвав, похоже, приступ ревности у «молодожена» Васьки. Но кое-где бывшие курсанты расселись по ранжиру: вон, там за столиком одни полковники, которые в молодые годы едва здоровались друг с другом, зато сейчас болтают без умолку, нашли какие-то точки соприкосновения… а здесь – одни неудачники-майоры, тоже не друзья и не товарищи, скорее «интернационал» своего рода…
Валька Рыбаченко, недолго думая, присоединился к троице Мигунов-Катранов-Семаго. Эти, по крайней мере, не строят из себя невесть что, все та же «шобла-вобла», что и тридцать лет назад, только Пашки Дрозда не хватает. Семаго хлопнул для разгона фужер водки и по старой памяти вызвал Катрана на «рукопашную», армрестлинг то бишь, – сидят друг напротив друга за столиком, сцепились лапами, красные, пыхтят. Жены Катранова и Мигунова шумно болеют, смеются, а Варя Семаго смотрит грустно и молчит, будто не игра тут происходит, а серьезная схватка.
– А я слышала – они развелись, – шепчет Ирон Светлане.
– Да я тоже слышала… Но вот видишь…
В первом раунде Сёмга попал рукавом в паштет и сейчас, явно проигрывая, корчит страшные рожи и просит подставить ему следующее блюдо.
– Не повезло тебе, Варюша, придется пиджак в химчистку нести! – улыбнулась Ира Катранова.
Варя тоже слабо улыбнулась.
– Да уж… – ответила, но как-то неуверенно, будто на самом деле никакого отношения к Сёмгиному пиджаку она и не имеет.
– У всех налито?
Бакен встал, постучал вилкой по рюмке. Самара рявкнул, подражая голосу давно покойного майора Титова, куратора их группы: «Тихо там, ссза-ал! Два наряда вне очереди!»
Зал притих.
– Ну вот, – произнес Бакен, держа перед собой, как свечку, рюмку с водкой. – Вот мы и собрались, как тридцать лет назад… Тридцать лет. Кто мы были тогда? Зеленые пацаны, мечтавшие о точных запусках. Ни Афгана не было еще, ни «Комсомольца», ни Грозного. Помните, Колян нам песню пел: «За тридевятым облаком – дворец из серебра, за тридесятым облаком – алмазная гора, за тридвадцатым облаком…»
– …Летит
– Да там не так было!.. – отозвался Дуба.
– «Шестнадцать тонн» давай! – крикнули полковники.
– «Ночную морзянку» лучше! – возразил Марик Ардон.
– Тихо!.. Неважно, – продолжал Бакен. – Я что хочу сказать… Вот в газетах пишут: «Ракетный щит страны…» Звучит здорово и красиво. Важное дело – защита от внешнего врага, от ядерного агрессора – ничего важнее этого вообще нет. А где он, этот щит? Что это вообще за щит такой? Как его увидеть?
За столом наступила тишина. Изготовившийся над пультом музыкант внимательно смотрел на тостующего, и певица слушала с интересом, и врач-метрдотель слушал, и три официанта…
– Так вот все мы и есть этот ракетный щит! – Бакен торжественно обвел рукой собравшихся. – Это и Зубатов, и Ардон, и Катранов, и Шмаров, и Дубинин, и Мигунов, и все остальные! Вчерашние зеленые пацаны, а ныне старшие офицеры, каждый – частица ракетно-ядерного щита! Поэтому первый тост за всех нас и за всех офицеров-ракетчиков!
Загремели отодвигаемые стулья. Офицеры встали, чокнулись, выпили до дна… Белобилетник за синтезатором заиграл, девушка запела: «Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом…»
Ножи и вилки ударились о тарелки, образуя привычный шум застолья.
– Интересно у каждого судьба сложилась, – сказал Бакен, закусывая соленым помидором. – Вон Дуба не захотел под землей сидеть да на «точке» дежурить – и без руки остался. А мог вообще сто раз погибнуть! А Ардона мы в самолет посадить хотели, а он на подводный ракетоносец ушел – тоже за шкуру залилось. Двенадцать лет под водой, смертником…
– Почему смертником? – спросил Мигунов.
– А вы у него спросите, он расскажет…
Бакен налил по второй, поднялся, по-хозяйски оглядел стол:
– Напоминаю: не вовремя выпитая вторая есть напрочь загубленная первая! Наливай!
Он подождал, пока команда будет выполнена.
– А вспомните, как мы, еще зелеными пацанами, представляли свое будущее? Жизнь казалась простой и ясной, как распорядок дня в училище. Утром подъем, после завтрака – успешное поражение цели, к обеду – всенародная слава, вечером – любовь и очередное звание, в десять – отбой. Но судьба выпала всем разная. Кто-то узнал и славу, и любовь, и звания, а кому-то… Кому-то достался только отбой…
Бакен поднял рюмку.
– Второй тост – за курсантов и преподавателей, за наших товарищей, за тех из нас, кто ушел навсегда!
Все встали, не чокаясь, молча выпили. Сергей Семаго долго смотрел на свою рюмку, молча двигая губами, словно беседовал с ней. Когда все уже выпили и набросились на закуску, он резко опрокинул в себя водку, вытер губы тыльной стороной ладони и медленно опустился на стул.
– Хороших ребят уже нет, а самые говнистые почему-то живут дольше всех. И ничего им не делается, – он кивнул в сторону любителя политических диспутов Носкова. – Какого хера его позвали, упыря этого бородавчатого?