Назад в СССР 2
Шрифт:
— Ласточка моя, Лена. Нас ищут, но видишь, какая погода? А нам нужно пару часов продержаться. Давай, девочка моя соберись.
— Я не могу уже я устала, у меня болят ноги. Я не хочу никуда плыть. Оставьте меня здесь.
Похоже Лена проскочила стадии отрицания, гнева и торга молча, неся все в себе. Теперь начиналась депрессия. Мне это сразу не понравилось. Слишком рано она сдавалась.
Хотя это было похоже на женские капризы, я понимал, что у нее начиналась истерика.
Часы показывали пятнадцать
— Леночка, держись. Доберемся до дома, я вас всех на пельмени приглашу. Ты любишь пельмени? Ручной работы, знаешь какие? Тают во рту!
Лена разрыдалась.
— Я не знаю.
— А что ты любишь? Песни любишь, я знаешь, как пою? Какие любишь? Русские народные?
Не дожидаясь ее ответа, он затянул:
— Ой цветёт калина, в поле у ручья!
Я присоединился к профессору и поддержал его, хотя был уверен, что не помню слов песни.
— Парня молодого полюбила я…Не могу открыться на свою беду…
Лена сквозь слезы проревела:
— Не надо не пойте, Мухамед Ниязович, я в норме, только не оставляйте меня здесь.
Я подплыл и протянул ей маску.
— Не оставим, только ты нам тоже должна помогать. Нужно двигаться. А то течение может обратно в море повернуть. Обещаешь?
Лена кивнула, утирая слезы. Я улыбнулся.
— Целое Черное море наплакала. Можешь не вытирать, мы в твоих слёзках плаваем.
Солнце стояло за тучами на юго-востоке, время текло очень незаметно. Облачность была низкая.
Мы держались за руки и плыли спиной вперёд, иногда оглядываясь в попытке увидеть ближайшую точку берега и заодно отдохнуть.
Волны на поверхности были высотой метр-полтора метра. Это малый шторм мог превратиться в ближайшее время в более серьезный, а мог и стихнуть. Я очень надеялся на то, что море уляжется.
Мне показалось, что шторм медленно угасал. Я больше не видел нашего корабля. Значит нас уже разделяло километра два-три. Надежды на то, что нас найдут быстро не было совсем.
Мы с Леной постоянно переворачивались с живота на спину отдыхая. Она успокоилась и пришла в себя.
Профессор плыл все время на спине и поэтому мне было сложно оценить его состояние. Пока казалось, что он крепкий мужик и держится молодцом.
Не смотря на постоянное движение, я стал ощущать, что в воде довольно прохладно.
Я спросил у Лены и профессора, есть ли у них под гидрокостюмами что-нибудь из одежды.
Они оба закивали в ответ. Я мысленно поблагодарил Сергея Петровича за кальсоны и тельник, без них я бы вообще задубел.
Примерно в середине дня, часов в двенадцать с хвостиком, мы заметили малый пограничный катер. Он плыл на малых оборотах с северо-востока на юг, примерно метрах в шестистах метрах к западу от нас.
Скорее всего он прочесывал море и пришел по нашу душу.
Но ни крики, ни махание ластами нам ничего не дали. я почти сорвал голос.
Я спросил профессора может ли он попробовать доплыть до катера, но он молча покачал головой и отвел глаза. Человек устал.
— Тогда, профессор, присмотрите за Леной, я попробую подплыть к нему ближе. Сможете?
Ниязов кивнул.
Мой расчет строился на том, что ласты позволяют пловцу в волнующемся море преодолевать примерно метров семьдесят в минуту, при условии, что я буду идти и молотить ногами изо всех сил.
Надо было постараться приблизиться к нему плывя наперерез, хотя бы метров на триста, и попробовать привлечь внимание с более близкого расстояния.
Но сделав рывок и пройдя первую сотню, я увидел, как катер врубил машины и стал стремительно удаляться на юг. Они не видели нас совсем и искали в другом квадрате.
Пришлось возвращаться обратно к моим товарищам.
Я старался не смотреть Лене в глаза, чтобы не видеть всю бездну отчаяния, в которую погрузилась ее душа. Мы продолжали плыть к берегу. Я заметил, что профессор стал засыпать, лежа на спине.
Если не дать ему отдохнуть, то он будет совсем плох через час. Я тоже чувствовал адскую усталость, но вдруг услышал звук двигателя и лопастей вертолета, со свистом рассекающих воздух.
Звук нарастал, сердце забилось от волнения.
Из-за низкой облачности его не было видно, но судя по звуку, он прошел метрах в ста южнее от нас и вынырнул из облаков хвостом к нам.
Мы с Леной проводили его взглядом, кричать или махать было бессмысленно. Профессор даже не повернул голову в сторону звука.
Вертолет делал заход на второй круг, но на этот раз он прошел еще южнее уже метрах в четырехстах. Так продолжалось еще два раза, с каждым разом все дальше и дальше. Пока винтокрылая машина совсем не исчезла из виду.
Ниязов просто молчал. И это ужасно давило на нас с Леной. Это была стадия принятия. Похоже он смирился с тем, что мы все можем утонуть. Он слегка приоткрыл прищуренные глаза и тут же закрыл их лежа на спине.
Лена молча заплакала. У меня не было никаких сил успокаивать ее, но всё же собрав волю в кулак, я сказал ей.
— Мы выживем. Все будет хорошо. Скорее всего через три часа мы будем на берегу. Волнение сходит на нет. Шторма не будет.
На что Лена тихо ответила:
— Три часа? Тогда без меня, — что меня сильно насторожило.
— У тебя есть ради кого жить?
— Не знаю.
— Тогда живи ради меня, — не знал, как ещё ее можно мотивировать. Я подплыл к ней и обнял ее. Она закрыла глаза.