Нажать крючок
Шрифт:
Крохотный, удивительно чуткий микрофон нырнул в замочную скважину, и Алексей замер. Полная тишина. Или вообще никого нет, или, скорее всего, Датчанин дрыхнет без задних ног, утомлённый ночными похождениями. Оба варианта одинаково приемлемы. Главное, что нет толпы гостей. В первом случае придётся подождать, во втором — быстро отделаться и уйти. Второй всё-таки предпочтительней.
Дверь была оборудована хитроумным замком, но отмычка к нему подошла, и Алексей шагнул в коридор, держа левую руку на заткнутом за пояс брюк «глоке».
Датчанин должен быть дома, судя по разбросанной в беспорядке обуви и одежде.
Алексей
Коридор упирался в гостиную, через которую можно попасть в спальню. Справа был кабинет, которым Датчанин никогда не пользовался, но в обстановку которого вбухал уйму денег.
Кухня была пуста, сваленная в раковине посуда ещё раз подтвердила, что хозяин дома. Алексей двинулся дальше, и звук от его шагов был намного тише, чем дыхание.
Он остановился в дверях гостиной и повернулся к спальне. Дверь была закрыта, из комнаты не доносилось ни звука.
Алексей распахнул дверь и шагнул через порог, готовый мгновенно воспользоваться оружием. Взгляд ещё не успел сфокусироваться на самом важном, когда он понял, что совершил ошибку.
Самую последнюю в своей жизни.
— Привет, — улыбаясь, сказал оказавшийся у него за спиной Марголин. — Не дёргайся. Руки медленно, очень медленно разведи в стороны. Так… Вот, так и держи. Можешь повернуться, только не забудь бросить ножик. Не в меня, конечно!
Алексей не поворачивался. Он продолжал стоять спиной к нацеленному на него пистолету и смотрел на труп Датчанина.
Потомок белогвардейца и дочери промышленника, известный Интерполу авантюрист и яркая звезда на новозаветинском криминальном небосклоне, Пашка Датчанин лежал на спине, разметав по сторонам руки, на полу возле своей кровати. Выражение его застывшего лица было беззащитным. На нём были нелепые белые трусы с ширинкой, украшенные изображениями чувственных женских губ. Под голову была подложена свёрнутая подушка, так что страшный, от края до края, разрез поперёк шеи полностью раскрылся. Алексей видел, что потребовался всего один удар, нанесённый умелой рукой.
— Ну, привет, — отозвался Алексей спокойным голосом, поворачиваясь к Марголину.
Тот стоял, расставив ноги и склонив голову набок, держа в правой руке у живота излюбленную «беретту».
— Я знал, что ты сюда придёшь. — Марголин усмехнулся. — Не люблю ждать, но сегодня это было недолго. Минут десять, как мы с ним закончили. Самое приятное ожидание в моей жизни.
— Я вижу.
Наконец посадку на парижский рейс объявили. Людмила Алексеевна Серова вошла в самолёт одной из первых и задержалась, пока устраивалась в своём кресле перегородившая проход полная женщина с огромным количеством свёртков и пакетов. Следом за Серовой терпеливо ждал худощавый молодой человек в отглаженном костюме и с плащом на правой руке. Когда проход освободился, Людмила Алексеевна устроилась на своём кресле возле иллюминатора. Чемодан её был сдан в багаж, а с собой она взяла сумочку из тонкой чёрной кожи, элегантную и, конечно же, безумно дорогую. Как и все подарки, которые дарил ей Андрей. В сумочке лежало всё необходимое для перелёта и начала новой жизни.
Молодой человек оказался её соседом. Устроившись в кресле, он посмотрел на неё изучающим взглядом, и лицо его помягчело. Это было приятно — Людмила Алексеевна чувствовала, что сосед, которому было не больше двадцати пяти,
С Андреем она познакомилась шестнадцать лет назад, когда училась в педагогическом институте и не то чтобы горела желанием, но была готова отдать жизнь обучению младшеклассников. Другой дороги она не видела, как и Андрей, в те годы помышлявший до самой пенсии трудиться инженером на заводе. Первое время было тяжело. Убогая коммуналка, стирка по выходным, очереди в кинотеатры, где изредка демонстрировались щедро купированные приличные фильмы. Удивительно, даже в те годы Андрей умудрялся дарить ей вещи, достать, которые в провинциальном городишке было нелегко. К моменту перестройки он выдвинулся по комсомольской линии, и его время пришло. В бурные годы второй половины восьмидесятых он работал по двадцать часов в сутки, падал и вставал, бил и бывал бит, подставлял других и бывал подставлен сам, но ориентира не терял, поскольку оказалось, что был подготовлен к таким переменам и к такой жизни лучше других. В начале девяностых он мог позволить себе сбавить темп и обратить внимание на семью. Он уже был одним из богатейших людей города, к его мнению, прислушивались высокопоставленные чиновники и солидные предприниматели, его дружбой дорожили серьёзные люди. Он мог влиять на жизнь других, но не мог уже исправить свою. С ребёнком у них ничего не получалось, и это был удар который он перенёс хуже, чем жена. Наверное, поэтому он и полез в большую политику.
В последние годы она чувствовала, что это становятся опасным. Она пыталась его предупредить, но он давно перестал советоваться с женой и, грустно улыбнувшись, качал головой.
Постоянное чувство страха стало её неотвязным спутником в последние двенадцать месяцев. Она знала, что трагедия приближается, но остановить её не могла. Муж от неё отдалился. Казалось, он тоже понимал, что его ждёт. Он катился с горы по доставшейся ему колее, надеясь, что навыков и опыта хватит, чтобы справиться с установленным внизу трамплином и благополучно приземлиться.
Самолёт вырулил на взлётную полосу, постоял, ожидая разрешающей команды и начал разбег.
— Я вижу.
Они помолчали.
— Я повернусь?
— Конечно!
Держа руки отведёнными от тела, Алексей повернулся и взглянул на врага. Если хочешь убить человека, лучше не вступать с ним в долгие переговоры, а стрелять сразу.
— Знаешь, кого ты завалил?
Ответ ничего не менял, и Алексей пожал плечами:
— Нет. Думал, что тебя.
— Я нашёл его через профсоюз актёров. Удивительное сходство, не правда ли?
— И хороший грим.
— Нет, грима там самая малость. Он действительно здорово на меня похож. Пришлось, правда, подучить его ходить и двигаться как надо. Когда-то он был ведущим актёром в драматическом театре. А потом спился. Случайными заработками перебивался.
— Печально. Надеюсь, ты ему хорошо заплатил?
— Все относительно. У него не осталось ни семьи, ни родственников. Позавчера вечером я дал ему оторваться на полную катушку. Думаю, что, умирая, он был мне благодарен.
— Он умер сразу.