Не будем дружить

Николаева Юлия Николаевна

Дальше мы сидели молча, я изредка поглядывал на неё и вдруг вспомнил, как мы однажды всей семьей завалились к Ельцовым утром. Мне тогда лет десять было. Надька пила какао с таким видом, словно это последняя на земле кружка с данным напитком. Я тайком, пока не видят предки, толкнул ее под локоть, и она все вылила на себя. Вот Надька тогда орала, набросилась на меня и стала мутузить, предки еле оттащили.

Почему-то сейчас, вспомнив эту историю, я невольно улыбнулся. Поймав Надькин взгляд, улыбку убрал.

— О чем ты думал? — спросила она, я отмахнулся, а Ельцова вдруг сказала. — Вспоминал, как какао на меня пролил?

Честно,

я малость офигел. Вот как она поняла? Этот вопрос я и задал. Надька усмехнулась, пожимая плечами.

— Я тоже вспомнила.

Это было странно. У нас с Надькой вдруг обнаружилось общее прошлое. То есть оно всегда было, конечно, но сейчас это прошлое как будто связало нас по-новому. Ну я так думал, а Надька, коварно улыбнувшись, встала и словами:

— Время отдавать долги, — вылила мне свой кофе на брюки.

Я вскочил, скорее, от неожиданности: напиток успел остыть, но сам факт! Вот ведь Ельцова, мстительная заноза!

Мы стояли друг напротив друга, и тут в дверях появилась русская парочка, Светлана и Егор.

— Кофе пролил? — ахнула женщина, тут же бросаясь к мойке, отмотав от рулона тряпку, намочила ее и… передала Надьке. Та взяла по инерции, а потом уставилась на Светлану, хлопая глазами.

— Оттирай, все отмоется, — женщина подтолкнула Ельцову ко мне.

А я едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Руки в боки упёр и смотрел на неё с улыбкой, мол, давай. За что боролась, как говорится. Мы почти зеркально повторяли ситуацию в ресторане, но я знал наверняка: Надька ни за что на свете не прикоснется к моим брюкам в области ширинки.

Тут появилась остальная компания, и чтобы спасти ситуацию, я, подмигнув Светлане, сказал:

— Она меня в комнате ототрет, — и закинул Ельцову на плечо, та только охнуть успела, цепляясь за меня.

— Макс, ты очумел? — пролепетала вслух.

— В комнату, дорогая, извините нас, — обратился к остальным и, хлопнув Надьку по попе, пошёл к лестнице. Ельцова молчала до второго этажа, потом прошептала сердито:

— Может, пора меня отпустить?

— В комнату придём и отпущу.

Мы зашли в комнату, я, не рассчитав, скинул с себя Надьку слишком резко, и она, ойкнув, ухватилась за меня, тяня за собой. Я бросил ее на кровать, и сам оказался сверху, успев в последний момент выставить руки по сторонам от девушки, а то бы придавил ее. Она вдруг замерла, глядя на меня, а я подумал: ничем хорошим это не кончится.

Надя

Макс сумасшедший. От него не знаешь, чего ожидать в следующую минуту. Раньше я думала, это из-за нашей войнушки, но теперь вижу: он такой по жизни. Перекинул через плечо и потащил, вот ведь придумал! И все бы ничего, но потом он бросил меня на кровать и сам оказался сверху, не специально, а потому что я в него вцепилась, испугавшись. И снова оказался так близко, провокационно близко. Смотрел в глаза, и в голове мелькнула мысль: как тогда. Только я сама не поняла: когда тогда? Никогда мы не были с Максом в таком положении. А он все не отстранялся, я даже не заметила, что по-прежнему держусь за его плечи. И глаза у него такие затягивающие, а ещё почему-то очень хочется на губы посмотреть, и дышать тяжело. Отстранись, Макс, отстранись, пожалуйста, это уже не смешно! Я зажмурилась, чтобы не видеть его темнеющих зелёных глаз, закусила губу. Почему я молчу? Почему ничего не делаю?

И тут Макс сам отстранился, вставая. Я ещё немного полежала с закрытыми глазами.

Когда открыла, Макс пялился в окно. Так, Надя, возьми себя в руки. Быстро сев и отправив футболку, я сказала:

— И что теперь?

— Теперь, Ельцова, придётся-таки прыгать и стонать, — хмыкнул он, поворачиваясь ко мне. Оперся на подоконник, складывая на груди руки.

— Вот ещё, — фыркнула я, — не собираюсь я стонать. Это вообще не показатель.

— Чего? — не понял он.

— Ну… Не все стонут, когда сексом занимаются.

Макс вздернул брови в удивлении.

— Ни разу не встречал таких. Ельцова, ты серьезно, что ли? Может, ты фригидная?

— Сам ты фригидный. Необязательно кричать и громко стонать, чтобы получать удовольствие.

— Даже не знаю, кого мне больше жаль: тебя или твоего мужа.

— Не надо оскорблений! Твои девицы, поди, и стонут только, чтобы тебе польстить. А нормальные девушки…

Договорить я не успела, Макс, оказавшись возле в два шага, упёрся ладонями в стену рядом с моей головой.

— Не говори о том, чего не знаешь, Ельцова. У меня с женщинами все в порядке, и ты бы стонала и кричала, если бы я тебя… — тут он запнулся, видимо, поняв смысл того, что собирался сказать.

А мне от его слов стало жарко, по телу пробежал импульс, и я испугалась. Испугалась происходящего всерьёз. Если раньше были невинные шуточки, то теперь все изменилось. И я наконец нашла в себе силы признаться: близость Макса порождала желание. Такое тягучее, сильное, оно прошибало низ живота, заставляло сердце стучать быстрее, наполняло виски тяжестью, голову туманом. А ещё я понимала: если бы у Макса в голове перемкнуло, и он бы проявил инициативу, мне было бы крайне трудно устоять. И это пугало больше всего. Такого помутнения рассудка с Олегом не было, все так спокойно, понятно… и должно таким остаться. Нужно только потерпеть ещё немного, скоро будет подписан договор с американцами, и мы с Максом разбежимся по разным концам коридора, по разным этажам, как обычно. Я даже оставлю игру в нашу войну, просто сократим отношения до минимума, и жизнь наладится, непременно наладится.

Макс отстранился, потирая лоб. Буркнув:

— Извини, — вышел из комнаты.

А я глубоко выдохнула. Спустилась следом не сразу, минут через десять, приведя чувства в порядок.

Оказалось, внизу новый сюрприз: в среду Фостера пригласили на какой-то благотворительный ужин, и он предложил составить ему компанию. В четверг он улетает в Америку, но через пару недель вернётся, чтобы посмотреть, как идёт обустройство его новой сети фитнес-центров. Ну и отлично. Значит, осталось пережить званный ужин, а дальше уже мы не будем видеться, может, разок-другой пообедаем, это я переживу.

Домой ехала без настроения, нацепив солнечные очки, делала вид, что сплю. Сама думала, как я теперь буду смотреть Олегу в глаза? Ведь по сути мои мысли и желания — это уже измена. Когда я ему вчера позвонила, он с таким пониманием отнёсся к ситуации, а я тут… и главное, вроде сказать-то нечего.

Дорогой, меня возбуждает Макс. То есть он ничего не делает по отношению ко мне, и вообще, он-то меня по-прежнему терпит с трудом, а я смотрю на него и возбуждаюсь. Господи, бред какой! И все равно на душе неприятно от осознания собственной неправильности. Если уж хотеть — то мужа. А я, выходит, его не хочу? Я поняла, что окончательно запуталась в ситуации. И в себе тоже. Винила во всем Макса, конечно же, кого ещё?!