Не было бы счастья
Шрифт:
Иван стал хорошим программистом. Вот уже шесть лет он живет и работает в Штатах. Ему скоро исполнится тридцать, но мысли о семье и детях не задерживаются в его вечно что-то просчитывающей голове. В этом он так похож на него. Если раньше по электронной почте послания от Ивана приходили каждую неделю, то теперь, после гибели Светланы, сухое письмецо примерно раз в месяц. Дочь Мила четвертый год живет в Швеции с мужем, попросившим в этой стране политического убежища. Югослав по национальности, он был очень интересным, воспитанным молодым человеком. Выходить замуж за иностранцев стало нормальным явлением. Потому их брак на последнем курсе университета, где оба учились на экономическом факультете, воспринялся родителями спокойно. Тяжелее было пережить их отъезд, но раз, а то и два в году Мартову с женой удавалось съездить на одну-две недели к сыну, дочери и долгожданному внуку с необычным, но красивым именем Радомир. Светлана сходила с ума, пока не получила известие, что преждевременные роды закончились появлением на свет здорового, крепкого малыша. Она тогда позвонила к нему на работу и, несмотря на то, что секретарша сказала о важном совещании с иностранными инвесторами, потребовала соединить ее с мужем.
— Скажите, что это сообщение поважнее всех его валютных забот!
— Что стряслось? — недовольно спросил он, когда под натиском госпожи Мартовой референт сдалась. Услышав причину экстренного звонка, он не нашел теплых слов. На него смотрели десятки ничего не выражающих глаз. — Я рад, что все благополучно закончилось.
— Это твоя реакция на появление внука? — В голосе Светланы было столько досады.
— Чего ты ждешь от меня, не пойму. Обсудим все дома, извини, сейчас не самое подходящее время для проявления моих эмоций. До вечера.
Он закончил разговор, а на том конце провода жена осталась неподвижно сидеть с трубкой радиотелефона в руках.
— Как же ты не любишь меня, Мартов. Меня — ладно, но наших детей, внуков…
Она ничего не сказала о своих обидах мужу в тот день просто потому, что он пришел поздно ночью после банкета. Праздничный ужин в честь появления малыша Светлана разделила с экономкой. Елена Васильевна Стеблова поддерживала хозяйку, как могла: только совсем бесчувственный человек мог остаться равнодушным к ее страданиям. Видя, как та, погрузившись в свои мысли, ковыряет вилкой еду, не выдержала:
— Ну вы же знаете Георгия Ивановича не первый день. К чему так расстраиваться? Наверняка он скоро организует вам обоим поездку к дочке. Вот увидите, и перестаньте пить без закуски, не то я подумаю, что вам не нравится моя стряпня.
— Вы правы, Еленочка, я столько лет все это глотаю, что уже совестно давиться. — Она налила очередную рюмку водки и, сделав приглашающий жест, быстро выпила ее.
Стеблова неодобрительно покачала головой, заметив про себя, что надо обратить внимание Георгия Ивановича на неожиданное пристрастие супруги к горячительным напиткам. Ничем хорошим это закончиться не может. Она и сама тогда не знала, насколько пророческими будут ее опасения. Вообще за долгие годы жизни в доме Мартовых она научилась предсказывать многие вещи. Например, ее предположение о скорой поездке к Миле оказалось верным. Мартов сделал это не потому, что чувствовал вину, раскаяние. Он должен был так поступить, чтобы не выглядеть бездушным монстром в глазах окружающих. Более того, он позаботился о том, чтобы рождение внука стало одной из главных новостей на страницах газет и телевизионных программ. Когда он со Светланой возвращался из недельной поездки в Швецию, журналисты обступили их у трапа самолета. Мартов с гордостью показывал фотографии малыша и комментировал их с таким чувством, что Светлана не могла поверить всему, что слышала в тот момент.
— Мартов, в тебе погиб великий актер! — иронично заметила она, уже сидя в машине. — Только пока не пойму, комик или трагик.
— Скорее, не актер, а режиссер, дорогая. — Лучезарная улыбка не вязалась с жестким, пронизывающим взглядом. Светлана отвернулась к окну, и теперь он мог, прикрыв глаза, подумать о графике работы.
Время шло, и фотографий детей и внука на столике в спальне Светланы становилось все больше. Они стояли в красивых рамочках возле флаконов с духами или тюбиков кремов. Она нежно перебирала их, разговаривала, целовала. Не очень страдавший от разлуки с детьми, Мартов позволил себе большую общую семейную фотографию, сделанную в последнюю их встречу на крестинах внука.
Событие подгадали под рождественские праздники и Новый год. Все было очень торжественно, возвышенно. Светлана вспоминала, как тайком от мужа крестила Ивана и Милу. В те времена это было под запретом и могло отрицательно отразиться на карьере Георгия. Спасибо бабе Любе, она полностью поддержала ее тогда. По прошествии многих лет ей не пришлось жалеть о единственном поступке, который она сделала за спиной мужа.
В этот приезд на крестины внука Мартова, как бывало, не вызвали по срочным делам на работу. В такие моменты Светлана всегда нервничала, но выбор всегда делался в пользу работы. Теперь, отдавая дань моде на возвращение к религии, Георгий Иванович уже не был столь непримирим к предстоящему обряду. Откровением для него стало сообщение о том, что его собственные дети давно прошли это.
— Ты напрасно не сказала мне еще тогда о своих планах. Я ведь всегда говорил тебе, что твое слово — закон. Или ты забыла? — сидя в самолете, уносившем их из заснеженной Швеции, вдруг спросил Георгий.
— Я помню, что ты обещал заботиться обо мне и о наших детях.
— У тебя есть по этому поводу замечания?
— Нет, но мне до сих пор хотелось бы, чтобы формулировка была немного иной.
— О чем ты?
— Так, пустяк. Недосягаемое желание услышать вместо «обещаю заботиться» — «буду любить».
— Я объединил все в одном глаголе. Послушай, неужели тебе лучше услышать, чем иметь на самом деле? Главное, не рассуждать о любви, а действительно любить. Согласна?
— Разговор не для полета в самолете, — закрывая глаза, ответила Светлана.
— Тебе трудно угодить. Когда есть время, ты не желаешь общаться. Видя мою занятость, обижаешься, что молчу.
Светлана ушла в себя. Она заранее чувствовала, что вновь движется навстречу своему одиночеству. Это подтачивало ее психику, вызывало непреодолимое желание плакать — громко, навзрыд, до полного изнеможения. Возвращение из другого мира действовало на супругу удручающе. Посвятив свою жизнь полностью семье, детям, она так и не нашла своей ниши, оставшись наедине со своими мыслями, несбывшимися надеждами, холодностью мужа. Огромная квартира, в которой раньше было две детских комнаты, казалась ей неуютной, пустой. Оставалась слабая надежда, что когда-нибудь пространство заполнит искренний, заразительный смех внука. Хотя зачем тешить себя несбыточным? Мила ни за что не согласится на это. Из последнего разговора с нею Светлана поняла, что дочь едва переносит общество отца.
— Как было бы славно, мамочка, если бы ты могла приезжать без него, и не на недельку, или оставаться подольше.
— Что ты такое говоришь, доця?
— Неужели тебе за всю жизнь не надоело играть? Мы уже выросли, так что теперь можешь расслабиться. Не надо изображать идеальную пару.
Светлана всегда чувствовала, что натянутость ее отношений с Георгием не скроешь. Внешне вроде бы и придраться не к чему. Внимание, достаток, забота, вежливость. Да ее уже давно тошнит от этой вежливости, прикрывающей элементарное равнодушие, расчетливость. Жизнь проходит, умножая в душе щемящее чувство непоправимой ошибки. Дорогая плата за достижение любой ценой максималистских принципов юности. Она осталась ни с чем, как та старуха у разбитого корыта. Дети, внук далеко, а муж, кажется, совсем забыл о ее существовании.
Гибель Светланы отрезвила Мартова. Запоздалое раскаяние, полное отчуждение детей. Он физически ощутил пустоту дома, оставшегося без хозяйки. Георгий никогда не испытывал к жене глубоких чувств, но был ей благодарен за заботу, прекрасных детей, поддержку и молчаливое понимание. Они слишком долго были вместе, чтобы в голове появилась мысль, что место Светланы может занять другая женщина, что рядом должен быть кто-то, кроме экономки. Он уже не надеялся, что, как любому смертному, ему будет суждено ощутить настоящую страсть. Неожиданное чувство к Лите перевернуло все в душе Георгия. Он ожил, позволил себе думать о чем-то кроме работы. Состояние, в котором он пребывал, омолаживало, было допингом, придавало новых сил.