Не целуйтесь с незнакомцем

Мальта, 1941

Кому придет в голову пробиваться на военном самолете в зону боевых действий?

– Репортеру, – ответил на вопрос Пифани Кранделл старший радист, вместе с которым она ждала в кромешной тьме радиопереговоров противника. – Он выдал себя за офицера разведки.

Пифани поправила наушники, вслушиваясь в эфир, полный разнообразных шумов. Так и не обнаружив ничего, что могло бы ее заинтересовать, она, решив отвлечься, произнесла:

– Он, наверное, сумасшедший, этот репортер.

– Не больше, чем девчонка,

Пифани увидела на стене огромную тень в отблесках мерцающей свечи, которую пришедший принес с собой. Одно дуновение – и тень пропала. Во вновь наступившей темноте по явному шотландскому акценту обратившегося к ней человека Пифани догадалась, что это и есть тот самый репортер. Она с ним никогда не встречалась, но вся Мальта была полна разговоров о нем.

– Мне восемнадцать лет, какая же я девчонка?

– Вот как?

Его голос звучал как-то вызывающе. Ей очень хотелось разглядеть говорившего, но в подземном бункере по-прежнему царил мрак. Ради экономии горючего Пифани зажигала лампу, только когда записывала перехваченное сообщение. – Как вы сюда попали? Это особо засекреченный участок.

– Ему разрешили взять у вас интервью, Пифани, – объяснил радист. – Можете с ним поговорить. Я вам сообщу, если в эфире что-то появится.

Репортер подошел ближе и, нащупав в темноте скамейку, перенесенную сюда из церкви, уселся. Пифани сняла наушники, оставив их висеть на шее. Он сидел так близко, что становилось ясно – огромная тень на стене вовсе не преувеличивала размеры его весьма крупного тела.

– Йен Макшейн из «Дейли миррор», – представился он.

– Пифани Кранделл.

– Сколькими языками вы владеете? – Он обращался к ней скорее по-свойски, а не с той, свойственной всем журналистам, профессиональной интонацией, настораживающей собеседника.

– Итальянским, немецким, немного французским. – Она полагала, не надо объяснять, что на Мальте все говорят, помимо официального английского, на мальтийском – семитском языке, существующем только здесь. Не дождавшись ответа, она добавила: – По-немецки я говорю лучше всего, недаром училась в Швейцарии. Поэтому я здесь и оказалась.

– Вы все время проводите вот так, в темноте, дожидаясь, когда кто-нибудь выйдет в эфир?

– Да. Из-за блокады на острове нехватка горючего и, – у нее немедленно засосало под ложечкой, – еды. Но мы будем держаться, пока есть топливо для защищающей нас британской авиации.

– Понятно, – ответил он. Она очень сомневалась, способен ли он и впрямь понять, что значит жить под постоянной угрозой вторжения Муссолини и под носом у баз немецкого люфтваффе на Сицилии.

– Приступы клаустрофобии не возникают из-за длительного пребывания под землей?

– Нет. Я стараюсь не предаваться пустым размышлениям, развлекаюсь, пытаясь расшифровывать услышанное. Держу пари, сегодняшнее кодированное послание генерала Роммеля означает, что сюда направляется очередной конвой с припасами для его Африканского корпуса.

Йен Макшейн придвинулся еще ближе. Любопытно, сколько ему лет? Судя по басу и принимая во внимание, что он участвовал в войне в качестве репортера, а не военного, пожалуй, лет сорок.

– Нечего меня дурачить, – сказал он. – Мне известно, что мы выкрали немецкую кодирующую машину под названием «Энигма». В соседнем тоннеле стоит дешифровальный аппарат, щелкающий немецкие радиограммы с их якобы стопроцентно надежным кодом как орешки. Мы знаем о них все раньше самого германского Генерального штаба.

– Как вы об этом пронюхали? – всплеснула руками Пифани. Она готова была дать голову на отсечение, что девяносто процентов населения Мальты находится в неведении относительно этого сверхсекретного аппарата.

– У меня надежные источники и отменный нюх на новости.

Темнота наполнилась душераздирающим ревом пикирующих самолетов: очередной налет. Здесь, под землей, им ничего не угрожало, однако подразделение спецсвязи дислоцировалось слишком близко к Большой гавани – главной вражеской мишени. Всякий раз, когда немецкая авиация бомбила британские суда, стоящие в гавани, доставалось и радистам.

– Проклятие! – выругался Макшейн.

– Радары заранее предупреждают нас о налете, – сказала она. Островитяне не доверяли новому изобретению, но позже поняли, что именно ему обязаны жизнью.

Сначала пещера задрожала от воя самолетов первой волны – «Юнкерсов-88». Во второй волне шли тяжелы бомбардировщики, сбрасывавшие более мощный смертоносный груз. К их гулу прибавились залпы береговой зенитной артиллерии и бортовых орудий на судах порту.

Воспользовавшись кромешной темнотой, Иен покровительственно переместил руку со спинки церковной скамьи на плечо Пифани. Она хотела было отодвинуться, но его присутствие действовало на нее так успокаивающе. Стены бункера вибрировали, потолок осыпался, затхлый воздух подземелья наполнился пылью.

В следующее мгновение Пифани очутилась в объятиях репортера – удивительно могучих, учитывая его возраст, правда, определенный немного поспешно. В защите подобного рода не было никакой нужды: подразделение связи пережило без особых последствий уже полсотни прямых попаданий. Однако ее неодолимо влекло к этому, в сущности незнакомому, мужчине, чье лицо по-прежнему оставалось невидимым.

Когда разрывы бомб сменил перезвон церковных колоколов, означавший отбой воздушной тревоги, Йен и не подумал убрать руку, а Пифани решила оставить все, как есть. Он заговорил о блокаде, и беседа продлилась до самого конца смены. Наконец, хватаясь за вмонтированный в стену стальной поручень, они выбрались из катакомб, вырубленных много веков тому назад мальтийскими рыцарями в качестве жилища для рабов. Оказавшись на солнцепеке, Пифани, не разжимая век, нашарила сумочку. После десятичасового пребывания в подземелье ей требовались темные очки. Но и в них у нее еще несколько часов раскалывалась голова.

Йен быстро надел ей солнечные очки британского летчика.

– Значит, вот вы какая, Ас.

– Ас? – Она опасливо взглянула сквозь ресницы. На нее в упор смотрели восхитительные голубые глаза, обладателю которых ничего не стоило бы за час сбыть с рук несколько тысяч облигаций военного займа. На лице его сияла чарующая улыбка, отчего на щеке образовалась ямочка. Пифани, забыв про головную боль и резь в глазах, изумленно вглядывалась в нового знакомого. Йену Макшейну на самом деле было еще очень далеко до сорока лет. Она дала бы ему никак не больше двадцати пяти.