Не для взрослых. Время читать! (сборник)
Шрифт:
Я вежливо спрашиваю у девочки:
– Не дашь посмотреть книжку?
Она протягивает ее мне.
Открываю книжку наугад.
«И тут из темноты чей-то хриплый голос сказал:
– Суок!
...Большое черное существо стояло в клетке, подобно медведю, держась за прутья и прижав к ним голову...
Суок готова была заплакать.
– Наконец-то ты пришла, Суок, – сказало странное существо. – Я знал, что я тебя увижу... Подойди, Суок.
Суок подошла. Страшное лицо смотрело на нее. Конечно, это было не человеческое лицо. Больше всего оно походило на волчью морду. И самое страшное было то, что уши этого волка имели форму человеческих ушей, хотя и покрыты были короткой жесткой шерстью.
– ...Ты боишься меня, Суок... Я потерял человеческий облик. Не бойся! Подойди... Ты выросла, похудела. У тебя печальное личико...
Он говорил с трудом...»
2
Понятно, что я прямо впилась в книжку.
Стала листать ее – и наткнулась на сцену совсем другого рода – как продавец детских шаров был унесен своими шарами в воздух.
« – Ура! Ура! – кричали дети, наблюдая фантастический полет.
Они хлопали в ладоши: во-первых, зрелище было интересно само по себе, а во-вторых, некоторая приятность для детей заключалась в неприятности положения летающего продавца шаров. Дети всегда завидовали этому продавцу. Зависть – дурное чувство. Но что же делать! Воздушные шары – красные, синие, желтые – казались великолепными. Каждому хотелось иметь такой шар. Продавец имел их целую кучу. Но чудес не бывает! Ни одному мальчику, самому послушному, и ни одной девочке, самой внимательной, продавец ни разу в жизни не подарил ни одного шара: ни красного, ни синего, ни желтого.
Теперь судьба наказала его за черствость. Он летел над городом, повиснув на веревочке, к которой были привязаны шары. Высоко в сверкающем небе они походили на волшебную летающую гроздь разноцветного винограда.
– Караул! – кричал продавец, ни на что не надеясь и дрыгая ногами».
И вот продавец влетел во дворец – точнее, прямо в окно дворцовой кухни, в ее кондитерское отделение. «Сладкое головокружительное благоухание ударило ему в нос; жар и духота сперли ему горло...
Продавец со всего размаху сел во что-то мягкое и теплое. Шаров он не выпускал...
Он зажмурил глаза и решил их не раскрывать – ни за что в жизни».
И не удивительно! Мы бы с вами тоже, наверно, так решили.
«Он сидел в царстве шоколада, апельсинов, гранатов, крема, цукатов, сахарной пудры и варенья, и сидел на троне, как повелитель пахучего разноцветного царства. Троном был торт...
– Торт погиб, – сказал младший кондитер сурово и печально.
Потом наступила тишина. Только лопались пузыри на шипящем шоколаде.
– Что будет? – шептал продавец шаров, задыхаясь от страха и до боли сжимая веки. Сердце его прыгало, как копейка в копилке.
– Чепуха! – сказал старший кондитер так же сурово. – В зале съели второе блюдо. Через двадцать минут надо подавать торт. Разноцветные шары и глупая рожа летающего негодяя послужат прекрасным украшением для парадного торта.
И, сказав это, кондитер заорал:
– Давай крем!!
И действительно дали крем.
Что это было!
Три кондитера и двадцать поварят набросились на продавца...
В одну минуту его облепили со всех сторон. Он сидел с закрытыми глазами, он ничего не видел, но зрелище было чудовищное. Его залепили сплошь. Голова, круглая рожа, похожая на чайник, расписанный маргаритками, торчала наружу. Остальное было покрыто белым кремом, имевшим прелестный розоватый оттенок...
– Так, – сказал главный кондитер тоном художника, любующегося собственной картиной.
И потом голос, так же как и в первый раз, сделался свирепым и заорал:
– Цукаты!!
Появились цукаты, всех сортов, всех видов, всех форм: горьковатые, ванильные, кисленькие, треугольные, звездочки, круглые, полумесяцы, розочки.
Поварята работали вовсю. Не успел главный кондитер хлопнуть три раза в ладоши, как вся куча крема, весь торт оказался утыкан цукатами.
– Готово, – сказал главный кондитер. – Теперь, пожалуй, нужно сунуть его в печь, чтобы слегка подрумянить.
"В печь? – ужаснулся продавец. – Что? В какую печь? Меня впечь?!"
Тут в кондитерскую вбежал один из слуг».3
Что случилось с продавцом шаров дальше – я, конечно, рассказывать не буду, а то вам неинтересно будет читать.
Но расскажу, что случилось со мной – в процессе судорожного листания и чтения отдельных страниц.
Я совершенно влюбилась в эту книжку. Отдала девочке, которая должна была ее сдавать, и начала волноваться – да так, что у меня, кажется, даже пот на лбу выступил. «А вдруг, – думаю, – мне она не достанется?..» А как это может быть – ведь девочка стоит непосредственно передо мной?.. Она сдает, а я прошу записать меня – и дать книжку мне! Никак не получается, чтоб мне она не досталась. И все равно – боюсь, что-то такое произойдет, что помешает мне взять эту замечательную книжку и сегодня же начать ее читать – уже не с середины, а самых первых страниц...
Так я промучилась не меньше получаса – пока дошла до меня очередь. И я сказала строгой библиотекарше дрожащим голосом, что прошу записать меня – и дать мне вот эту самую книгу, которую только что сдала девочка.
И мне ее дали. И я побежала домой читать.
4
С первых страниц я полюбила доктора Гаспара Арнери.
Он был ученый. (А я, между нами говоря, тоже мечтала стать ученым – женский род для этого слова как-то не очень годился. Мне было тогда десять лет, и я уже выбрала свою судьбу...)
«Пожалуй, он изучил около ста наук. Во всяком случае, никого не было в стране мудрей и ученей Гаспара Арнери.
Об его учености знали все – и мельник, и солдат, и дамы, и министры. А школьники распевали про него песенку с таким припевом:
Как лететь с земли до звезд,
Как поймать лису за хвост,
Как из камня сделать пар —
Знает доктор наш Гаспар».
А в городе, где он жил, правили Три Толстяка. И книжка потому и называлась «Три Толстяка».
Они жили во дворце (в том самом, в кухню которого влетел продавец шаров). И вот на страницах книги появился мальчик. «Он горько плакал.
– В чем дело? – спросил Первый Толстяк.
– Почему наследник Тутти плачет? – спросил Второй.
А Третий надул щеки.
Наследнику Тутти было двенадцать лет. Он воспитывался во Дворце Трех Толстяков. Он рос как маленький принц. Толстяки хотели иметь наследника. У них не было детей. Все богатство Трех Толстяков и управление страной должно было перейти к наследнику Тутти».
У него была любимая кукла – такого же роста, как он. И она сломалась. Вот о чем он плакал.
И тогда решили обратиться к доктору Гаспару.
Дальше разворачивается очень сложная и интересная история.
Доктор Гаспар не успевает к сроку вылечить любимую куклу наследника Трех Толстяков – Тутти. Он доставляет во дворец живую девочку по имени Суок, которая как две капли воды похожа на сломанную куклу.
И вот навстречу ей спускается по широчайшей дворцовой лестнице наследник Тутти, про которого девочка много слышала, но никогда его не видела.
«Перед ней стоял худенький, похожий на злую девочку, мальчик, сероглазый и немного печальный, наклонивший растрепанную голову набок».
Когда она шла во дворец, она думала, что он будет ей противен, потому что Толстяков почти никто не любил.
«Но никакого отвращения она не почувствовала. Скорее ей стало приятно от того, что она его увидела.
Она смотрела на него веселыми серыми глазами.
– Это ты, кукла? – спросил наследник Тутти, протягивая руку.
"Что же мне делать? – испугалась Суок. – Разве куклы говорят? Ах, меня не предупредили!.."
Но на помощь пришел доктор Гаспар.
– Господин наследник, – сказал он торжественно, – я вылечил вашу куклу. Как видите, я не только вернул ей жизнь, но и сделал эту жизнь более замечательной. Кукла, несомненно, похорошела, затем она получила новое великолепное платье, и самое главное – я научил вашу куклу говорить, сочинять песенки и танцевать.
– Какое счастье! – тихо сказал наследник».
5
Напоследок скажу, что у этой книжки есть одна особенность – чем раньше вы ее прочтете, тем она будет для вас интересней. Лучше всего успеть ее прочесть лет до двенадцати.
Берите – в библиотеке или у друзей – и читайте!
И вы узнаете тайну девочки Суок (кстати сказать, это странное имя писатель не выдумал – это была девичья фамилия его жены и двух ее сестер) и многие другие тайны. А по ходу дела будете наслаждаться (быть может, сами того не замечая) замечательным мастерством писателя Юрия Олеши, который так умел описывать разные вещи, что вы просто видите и иногда даже слышите их. А это не каждому писателю дано.
Да вот хотя бы: «Уже подымался ветер. Исковерканный дуб скрипел, как качели. Расклейщик афиш никак не мог справиться с листом, приготовленным для наклейки. Ветер рвал его из рук и бросал в лицо расклейщику. Издали казалось, что человек вытирает лицо белой салфеткой».
Или, например, – Суок идет по дворцовым залам: «Сверкали паркеты. Она отражалась в них розовым облаком. Она была очень маленькая среди высоких залов, которые увеличивались от блеска паркетов в глубину, а в ширину – от зеркал.
Можно было подумать, что это маленькая цветочная корзинка плывет по огромной тихой воде...»Про капитанов
1
Был такой очень хороший человек и хороший писатель – Вениамин Александрович Каверин. Он жил и писал в то время, когда даже и не делать плохого – и то было порою очень трудно. Например, людей заставляли выступать на собрании и говорить, что таких-то и таких-то надо обязательно расстрелять. А не скажете этого уверенно и громко – вам самим худо придется. (А потом, много позже, оказалось, конечно, что расстрелянные ни в чем не были виноваты.) Вениамин Александрович же не только старался ничего такого не говорить и не писать, но еще и делал немало хорошего – помогал, например, деньгами своему старшему товарищу, Михаилу Зощенко, когда власть лишила замечательного писателя всяких источников существования. Вступался за гонимых и обиженных.
И писал хорошие книги.
Моей любимой из всех его книг осталась – «Два капитана». Читала я ее в двенадцать лет, а потом до конца школы перечитывала еще два раза.
Начинается она так:
«Я помню просторный грязный двор и низкие домики, обнесенные забором. Двор стоял у самой реки, и по веснам, когда спадала полая вода, он был усеян щепой и ракушками, а иногда и другими, куда более интересными вещами. Так, однажды мы нашли туго набитую письмами сумку, а потом вода принесла и осторожно положила на берег и самого почтальона...
Сумку отобрал городовой, а письма, так как они размокли и уже никуда не годились, взяла себе тетя Даша. Но они не совсем размокли: сумка была новая, кожаная и плотно запиралась. Каждый вечер тетя Даша читала вслух по одному письму, иногда только мне, а иногда всему двору... Одно из этих писем тетя Даша читала чаще других – так часто, что в конце концов я выучил его наизусть. С тех пор прошло много лет, но я еще помню его от первого до последнего слова.
Глубокоуважаемая Мария Васильевна.