(Не) его трофей
Шрифт:
При виде спокойного и всем довольного папы, впрочем, беспокойство не уменьшается.
— Она на тебя тоже так орет? — папа насмешливо вздергивает бровь.
— Ей можно, — Яр пожимает плечами.
— Я вообще-то здесь стою, господа.
— Угу. Стоишь. И орешь так, что я аж проснулся без кофе, — фыркает папа. — Дочь, переживать не о чем. Все улажено. Больше Игоря мы не увидим и не услышим.
— В смысле? — меня как ледяной водой окатило.
— В смысле он продал мне акции, тем же вечером сел в самолет и покинул страну.
Я? Я очень много чего подумала!
— Ай, Светка, просил же по-человечески, не говорить ничего, — бормочет папа. Натыкается на мой удивленный взгляд. — Что? Скажи еще, что мать твоя тебе ни слова вчера вечером не сказала!
— Не сказала, — растерянно протягиваю.
Вспоминается тот разговор с мамой. Я-то думала, что она расстроилась просто из-за мелькавшего в беседе отца, а она, выходит, сделала свои выводы о происходящем еще раньше и лишь подтвердила их в разговоре.
— Я увидела акции на бирже, — выдыхаю. — Но, пап, вы оба могли бы мне сказать.
— И зачем? — включается Яр. — Нужно было чтоб ты на всякий случай уехала. Просто мера предосторожности, не более того. А если б я рассказал, то ты бы либо не поехала, либо провела эти дни вся на иголках. Что бы это изменило?
— Угу, послушай своего жениха, дочь.
— То, как вы спелись, уже бесит, — шиплю я, но весь запал проходит.
Выдыхаю, падаю на диван в кабинете. По очереди смотрю на стоящих напротив мужчин.
— И что теперь?
— Как что? Работать, деточка, — говорит папа. — Хорош прохлаждаться.
Работать. И не прохлаждаться. То, что Яр отправляется смотреть помещение под спортивный зал, вместо того, чтоб находиться рядом со мной говорит само за себя. Не верится. Мне правда не верится, что все… Вот так.
Но дни превращаются в недели, недели — в месяцы. Я разбираюсь с организаторами боя, Максу выплачивают компенсацию за травму, вступаю на должность заместился генерального директора «Брика». Яр с головой уходит в дела и полтора месяца спустя — в рекордно короткий срок — уже открывает зал. Учитывая масштаб события, имя и результаты первого месяца работы, пройдет пара лет и зал превратится в сеть.
До Нового года остается четыре дня. Выпадает снег, и столица становится похожа на сказочный городок.
— У меня ощущение, что мы прощаемся, Кать, — Миха сидит напротив в кофейне и потягивает «американо».
Нога зажила, он уже практически не прихрамывает. Месяц-другой и, пожалуй, начнет постепенно возвращаться к тренировкам.
— Ни в коем случае. Я совмещаю! Хорошо быть боссом.
— Смотри мне, — подмигивает. — Моя карьера в твоих руках.
Болтаем еще немного, а потом он уезжает на вокзал, чтоб через несколько часов уже быть в родной Одессе. Этот Новый год у него будет с семьей, без блондинок.
Гуляю по торговому центру, затариваясь всякой всячиной для новогоднего стола в нашем доме. Нашем с Яром новом доме, в который внезапно превратилась та недостроенная конструкция,
— Катерина, машину посмотрели, нашли проблему, исправили. Женя ее уже везет.
— Спасибо.
И что там стучало, интересно. Открываю рот спросить, но передумываю. О машинах парни готовы говорить часами.
Спускаемся на подземную парковку. Женя отдает ключи и прощается, его ждет такси. Включается мой телефон. Опершись о колонну роюсь в сумке. Костя грузит покупки в багажник, запирает его и садится за руль.
— Яр, привет, я…
— Ты где? — чужим голосом орет он в трубку.
— На парковке, сейчас уже поеду. А что…
— Не подходи к машине, в ней…
Мерный рокот двигателя. И громкий, просто оглушительный взрыв. Жуткий удар, сбивающий с ног и еще один — о бетонный пол. Звон, гул, вспышки перед глазами. Боль. Темнота.
Глава 54
Вспышки света. И от них глазам так больно, словно в них снова и снова вонзаются десятки лезвий. Лица надо мной. Незнакомцы. Парамедики. Они что-то говорят, но я не слышу слов. Лица у них добрые, обеспокоенные, напряженные. Что произошло? Взрыв? Я точно помню взрыв… А со мной? Что со мной?
Хочу что-то сказать, спросить, но из горла не вырывается ни звука, а мысли ускользают. И мне ужасно-ужасно больно сразу везде, будто меня избили. В ушах звенит. Голова разламывается.
Яр. В его синих-синих глазах столько боли, отчаяния, какого-то смертельного ужаса, что это затмевает мою собственную физическую боль.
— Я-р, — с трудом выдавливаю, заикаясь.
Ответа уже не слышу.
Белый потолок, светло-зеленые стены. Люди в бирюзовых формах, врачи. Какая-то аппаратура. Обрывки фраз. Контузия. Легкая. Что это? Что-то про войну, военных…Я причем?
Что ж так сильно болит голова? И внезапно тошнит настолько, что я едва успеваю повернуться на бок и меня выворачивает. Все вокруг меркнет, удержать сознание выше моих сил. А их как будто вообще не остается.
Полумрак. Глазам так намного проще. Но все равно ощущение, что в них насыпали песка. Веки тяжелые, опухшие. И красные, совершенно точно. Как и глаза Яра надо мной. Он плачет. По бледному, как мел, лицу скользит слезинка. Исчезает в густой щетине. Губы двигаются.
— …все нормально, слышишь? Не бойся! Ты поправишься!