Не хочу быть Золушкой!

Что такое свалиться с третьего этажа, любители ночных прогулок хорошо знали. Буквально в прошлом году был случай, когда восьмиклассник Завр поскользнулся на обледеневшем балконе и совершил полет с десятиметровой высоты. Благо, была зима, и он угодил головой в снежный сугроб.

Но, как говорится, запретный плод сладок! В прямом и переносном смысле. Теперь на балконе стояла троица: Батяня, Туба и

Туба, держась руками за простыню, перебросила ноги через решетку балкона, обхватила ими «канат» и соскользнула вниз, как будто съехала с ледяной горки.

– Теперь твоя очередь, Мисюра! – скомандовала Батяня.

Для меня это была первая ночная вылазка, можно сказать, дебют. Я почувствовала, что ладони стали влажными. Так случалось всегда, когда я волновалась.

Третьей спустилась Батяня. Свое прозвище она получила из-за фамилии Батяева. А еще потому, что часто вела себя, как предводитель шайки разбойников. Звали ее Яна. Но по имени ее называли только учителя. И то не всегда.

Лилю прозвали Тубой, сократив фамилию Трубецкая. Она считала себя потомком дворянского рода. Когда школа выезжала на экскурсию в город, Лиля всегда задерживалась около Медного всадника на Сенатской площади, где в 19 веке произошло восстание декабристов. Понятно, что ей никто не верил, кроме Нифигенича. Нифигенич – учитель истории и библиотекарь. Это тоже прозвище. Вообще-то, он Лев Евгеньевич. Но если «Лев Евгеньевич» повторить быстро и несколько раз подряд, получается «Нифигенич».

Мне повезло. Меня звали просто по фамилии. Фамилия у меня подходящая для нашей компании. Во-первых, я учусь в шестом, а девчонки в восьмом. Во-вторых, мой рост меньше всех в классе – метр с кепкой в прыжке, как говорит Батяня. Про мое имя вспоминают редко, хотя я – Геля, по документам Ангелина Сергеевна Мисюра.

Мне больше нравится, когда людей называют по именам, но такой уж в школе порядок. Наша школа особенная – для одаренных детей с круглосуточным проживанием. Ребята из разных городов стремятся поступить к нам, чтобы развить свои таланты. Дети тут живут самостоятельно, без родителей. Присматривают за нами учителя и воспитатели. А по ночам дежурят няни. Родителей в школу пускают только на Новый год и восьмое марта. На лето детей забирают в семьи – кого-то в свои, кого-то в приемные. Некоторые воспитанники остаются на лето в школе.

Чтобы попасть в грушевый сад, нам пришлось пройти через школьный огород и участок первоклассников с большой песочницей и статуями Маши и Медведя. Урожай на огороде уже был собран – поживиться нечем!

– Смотрите, свет в конференц-зале! – Туба первая заметила освещенные окна, выходившие в грушевый сад.

– Может, просто забыли выключить? – Батяня, а следом за ней Туба и я, повисли на решетках, которыми были оснащены окна первого этажа.

Во главе длинного стола восседала директор Зеленая Палочка. Было понятно, что шло какое-то важное совещание.

Приглядевшись, мы увидели, что за столом сидят не учителя и воспитатели, а совершенно незнакомые мужчины в одинаковых серых пиджаках.

– Опаньки! Как хотите, но я ничего не понимаю, – сказала Батяня, когда мы отлипли от окон и отошли на безопасное расстояние. Сколько насчитали?

– Десять, – ответила Туба.

– А ты, Мисюра? – Батяня посмотрела на меня.

– Где-то так, – замялась я.

Я спрыгнула не очень удачно, так что вся нагрузка пришлась на правую руку. Но сделала вид, что все нормально. И так меня считают малявкой. Тут еще спрыгнуть, как следует, не смогла.

– Двенадцать, – подвела итог Батяня. Зеленая Палочка – тринадцатая.

– Я тоже ничего не понимаю, – сказала Туба. Люди в сером!

– Все разговоры потом, сейчас – в сад! – Батяня, пригнувшись, пошла по направлению к грушевому саду.

Мы с Тубой за ней. И тоже, разумеется, пригнувшись.

Ночью среди опавшей листвы увидеть груши невозможно. Трясти деревья опасно – можно привлечь внимание участников ночного заседания.

Пошарив в листве и набив карманы не очень раскисшими на ощупь грушами, мы отправились обратно. Сладкий сок бежал по губам и подбородкам. Руки стали липкими. Моя правая рука ныла из-за неудачного приземления.

Подниматься по простыням – это почти то же самое, что забираться по канату в спортзале – даже узел на конце Батяня завязала, чтоб на него можно было встать ногами. Наш канат состоял из шести связанных простыней. Поднявшись, мы затащили его в холл, при свете луны с трудом развязали узлы. Простыни отнесли в комнату и постелили на свои кровати. На каждого ребенка полагалось по две штуки. Одна – вместо пододеяльника. А вторая обычная.

Кроме нас троих в комнате жила семиклассница Ластя, двоюродная сестра Батяни. Когда мы покинули комнату, Ластя не спала, но обещала прикинуться спящей, если зайдет ночная няня.

На самом деле Ластя – это Настя. С виду она такая ласковая, а глазки хитрые и бегают – вправо-влево, вправо-влево. У моей бабушки есть часы с маятником – вот у Ласти глаза двигаются, как этот маятник. Голос у Ласти, как у лисы. Хотя, какой у лисы голос? Это в сказках лиса разговаривает, а так, тявкает просто! Зато уши у Ласти!.. За эти всеслышащие уши Зеленая Палочка ее больше всех любит и даже к себе домой берет на выходные.

За молчание мы пообещали принести Ласте самую большую грушу.

Директора школы Зеленую Палочку у нас никто не любит, но все боятся. Она стала директором только в этом году. До нее была Жабыня. Понятно, что все это прозвища. Жабыня приготовила себе замену в лице Зеленой Палочки и уехала со своим котом за границу. Почему Жабыня? Фамилию сократили, вот и все. На жабу она совсем не была похожа, разве немного – выпученными глазами.

Говорит Зеленая Палочка очень тихо и присвистывает на букве «с», как змея, а еще нотации без конца читает и зеленой указкой в детей тычет. В своем кабинете тычет, потому что в коридорах у нас камеры висят – можно попасть на экран к вахтеру.