Не хочу влюбляться!
Шрифт:
– Я о нем завожусь, потому что вижу – тебе очень интересно о нем говорить! И чтобы он пропал пропадом, тебе вовсе не хочется! Разве не так?!
Варя смутилась и опять принялась наглаживать свою раненую руку, пытаясь сообразить, как лучше ответить, но Рагулина в ее ответе не очень-то и нуждалась.
– Вот! Я попала не в бровь, а в глаз! В твой, между прочим! – констатировала она. – Я больше скажу! Мне кажется, что ты, Варька, выбила еще бы с десяток стекол и вся залилась кровью, только бы этот паразит посмотрел на тебя с вниманием! Хотя бы как на человека, а не как на… насекомое…
Варя почувствовала, как щеки заливает краска, и решила признаться:
– Ты, Машка, права… Ну… почти… Понимаешь,
Рагулина краснеть не стала, поскольку, скорее всего, вообще не умела этого делать, и ответила так же честно:
– Ну… да… Да! Только никакого романтического интереса к нему у меня больше нет! Заруби себе это на носу! А вот узнать, где Белецкого так долбанули по кумполу, что этот самый кумпол у него теперь набекрень, мне очень хотелось бы! Скрывать не стану!
– А как ты думаешь, многие девчонки из вашего класса тоже интересуются кумполом Белецкого? – решила уточнить Варя.
Маша подумала немного и ответила:
– Думаю, наши красотки уже тоже не воспринимают его как героя возможного романа. Для всех он ненормальный, больной, прибабахнутый… Особенно, конечно, старается Емельяниха. Как же! Он же не купился на ее неземную красоту и в упор не видит! Ольга все время пытается Белецкого поддеть, унизить. А ему, представь, хоть бы что! Вообще не реагирует. Это злит ее еще пуще, она прямо из своих гламурных джинсиков выпрыгивает, но все напрасно! Для Белецкого что она, что завуч, что хомячиха Дашка в кабинете биологии, что портрет Марии Кюри в нашем классе – разницы нет! Остальные девчонки Ольге, разумеется, подпевают. А парням вообще все равно: есть Белецкий, нет Белецкого. У них давно уже свои группировки сложились.
– Но ведь этот ваш Саша очень даже ничего внешне: высокий, яркий…
– Ну и что! Наш Серега Крылов в этом смысле ничем не хуже! Да и Никитка Суворов – симпатяга. В другом стиле, но тоже неплох. Все девчонки, что на Белецкого поначалу повелись, опять уже вздыхают по Крылову и Суворову. Это называется стадным чувством: одеваться, как все, влюбляться в одних и тех же, вместо своего мнения иметь одно на всех!
– А у тебя, Машка, как со стадным чувством?
Рагулина смерила Варю взглядом и ответила:
– Такие вопросы может задавать только близкая подруга. А ты мне кто?
– Кто? – эхом отозвалась Варя.
– Никто! Ты сто раз мне на это намекала. Я прониклась!
– Да ладно, Машка, кто старое помянет, тому глаз вон!
Маша еще раз окинула взглядом Симоненко, сжавшуюся в кресле напротив, и жестко спросила:
– Ты так говоришь потому, что у тебя рука болит и некому больше пожаловаться, ведь других подруг не удосужилась завести?
Варя вздрогнула от рагулинских беспощадных и, в общем-то, справедливых слов и задумалась. Маша не торопила ее с ответом, и Симоненко принялась рассуждать вслух:
– Ты права, конечно. Но выражение «не удосужилась» совершенно не подходит к моему случаю. Понимаешь, Машка, мне подруги никогда не были особенно нужны. Может быть, потому, что мы всегда были очень близки с мамой. У меня никогда не было от нее никаких секретов. Сейчас я понимаю, что секретов не было не именно от мамы. У меня в принципе не было никаких секретов. А теперь вдруг появились… Мне почему-то совсем не хочется обсуждать Белецкого с мамой. Не хочется рассказывать ей о моем отношении к нему, поскольку я и сама-то в нем еще не разобралась. Может быть, я просто выросла… Я поняла, что мне даже не терпится вырваться из-под маминых крыльев, несмотря на то что я ее по-прежнему очень люблю. Ты понимаешь меня, Машка?
Рагулина шмыгнула носом и сказала:
– Это я как раз понимаю. Но вопрос был в другом.
– В чем?
– Все в том же! Ты мне подруга или так… живем рядом и все такое?
– Маш, разве обязательно как-то называться: подруга – не подруга?
– Для меня это важно! А если для тебя неважно, так не стоит даже об этом говорить. И все наши с тобой разговоры будут ограниченными.
– Это как?
– А так! То, что можно сказать настоящей подруге, никогда не стоит говорить кому попало. Разнесут по всему свету.
– Это я-то «кто попало»? Это я-то «разнесу»? – обиделась Варя.
– Ну… не придирайся к словам! Ты же понимаешь, что я имела в виду. Думаешь, мне приятно было, когда я к тебе со всей душой, а ты со мной… будто с полной дебилкой, которая давно уже надоела тебе до смерти. Конечно, мы же с тобой с самого детского сада… Можно уже и осточертеть…
Варя опять задумалась. Они с Рагулиной действительно все время были рядом: и в песочнице, и в дворовой компании, да и в школе часто общались на переменах, хотя учились в разных классах. Свои обновки Варя всегда бегала показывать Маше, они часто обменивались книгами и дисками. Недавно приняли друг друга в друзья в новой социальной сети «Рядом с вами». Может быть, раньше они и не были так необходимы друг другу, как сейчас, когда в душах вдруг произошел некий переворот, когда захотелось вырваться из-под родительской опеки и заиметь что-то свое, отдельное от мира и интересов взрослых. И Машка Рагулина, известная до последней родинки возле правого уха, вполне может стать поверенной тех самых секретов, которые вдруг родились у Вари самым неожиданным образом. Да и кто, если не Машка? Разве хотелось бы Варе делиться новыми ощущениями и переживаниями, которые вдруг накрыли ее с головой, с кем-нибудь другим? Нет, конечно! Никому, кроме Машки, она не смогла бы доверить никакую тайну. А Белецкий – это ее тайна. Мучительная именно потому, что тайна. Варя еще не умела носить в себе тайны. Ей очень хотелось поделиться ею, чтобы не так жгла и томила. А Машка непременно все поймет правильно, если Варя расскажет ей о своих переживаниях, и даже больше никогда не будет заводиться с идиотскими разговорами о том, кто кому подруга. Разве дело в названиях?
– Знаешь, Маша… – начала Варя, – сейчас я тебе скажу кое-что, и ты поймешь, кем мы друг другу приходимся, как я к тебе теперь отношусь… Мне и в самом деле больше некому сказать. Да я и не хотела бы говорить об этом никому другому, кроме тебя. Так вот… Ваш Белецкий мне очень нравится, несмотря на то что я от него здорово пострадала. Думаю, что шрам останется навсегда, уж очень рана получилась рваная… Хорошо, что на внутренней стороне руки, хотя… на самом деле меня это не сильно заботит. Пусть бы и на внешней. Мне даже приятна эта рана, потому что она от него, понимаешь?
– Чего ж тут непонятного? – буркнула Рагулина. – Я ж тебе уже и сама об этом сказала. Трудно было не догадаться по твоему дурацкому виду.
– Как думаешь, Маша, а он тоже догадывается?
– Вот уж нет! Даже не надейся! Ему на всех плевать и на тебя, извини, тоже. Я даже думаю, что он не запомнил твоего лица и, если встретит в школе, ни за что не узнает, коли за бинт случайно не зацепится взглядом! И поэтому я не очень понимаю, как можно в такого влюбиться. Это как-то… нерационально, что ли… Возьмем меня. Я же не скрывала, что Сашка вызвал во мне большой интерес, но как только поняла, что он не от мира сего, меня сразу от него откинуло. Мне совсем не хочется доказывать парню, что я не букашка под его ногами. Надо, чтобы мной восхищались, добивались, наконец. А от Белецкого этого не дождешься. Я вообще не представляю, каким образом можно до него достучаться. И тебе такой нужен?