Не храни, да не храним будешь. Неприкаянный
Шрифт:
– Мама, не плачь! Я сделал так, что потом будет всё хорошо, и у тебя, и у дедушки. Ты подожди, поверь мне, не плач, – успокаивает тот, кого младшим сыном зовут, совсем как взрослый.
Вечерело. Мальчишка помог матери дедушку парализованного покормить, и в сарае спрятался. Отец вернулся по темноте уже. Мать ему риса и овощей подала, он рассказал, как на работе детей учил. Выходит, учитель отец, интеллигентная семья, уважаемая работа. Но не обмолвилась мать про проделки младшего сына, потому что устал кормилец, и негоже его тревожить. Назавтра выходной, но утром отец снова на работу ушёл. Пацан в сарай шасть, мышей в старый чемодан прямо в сетках упаковал и ходу из дома. Я, понятное дело, за ним, досмотреть чем дело кончится.
На
4
Ухань – средний по размеру город с населением порядка 11 млн человек. Для сравнения в самом крупном, Чунцине – 30 млн человек, в Шанхае 24 млн.
Пока младший сын между прилавками пробирается, глаз не поднимая, корёжит его запахами да звуками, беднягу, но терпит, вперёд идёт. Вот ведь упорный пацан! Воин! Наконец, дошёл до места, где крысы жареные на палочках лежат, у которых хвосты торчат как антенны. Продавец его увидел, оживился – явно знакомы. Младший сын открыл чемодан. Мыши в сетках ещё живые, но еле трепещут без воздуха-то. Продавец головой одобрительно качает, сетки взвешивает, хвалит пацана, а тот уже бледный как смерть, ноги подгибаются. Отсчитал ему продавец денег «котлету», и тут достаёт младший сын из-за пазухи красный конверт, ХунБао 5 . Так вот оно что! Мальчишка придумал на Китайский Новый Год родным подарок сделать! И ведь никто не видит, а то бы написали сказку или легенду о добром китайском мальчике, который своим болящим помогает! Наш пацан-то, из бессмертных, потом хранителем будет!
5
Красные конверты с деньгами хунбао – самый популярный подарок в Китае. Красный символизирует энергию, счастье и удачу. На конверте пишется пожелание удачи и процветания их получателю.
Продавец вдобавок к оплате протянул мальчишке жареную крысу на палочке, бонус, тот отказался и побрёл прочь с вонючего рынка, ругая его, под насмешки продавцов. Вот так ведь бывает: этот рынок дал ему денег, маме и деду на лечение, а он бранится и собирается в храм, Будду просить, чтобы это ужасное место закрыли. Люди, что с них взять. Неблагодарные!
А что я? Вроде как ничего не сделал, никому не помогал, не мешал, только подглядывал, но какое-то неуловимое чувство тревоги не давало мне покоя. Что-то напряглось во мне, как струна, натянуло всё моё существо, как будто я не крылатый хранитель, а змея с рынка, которая кроме как ползать не может ничего, и полон я какой-то гадостью, отчего стал неподъёмно тяжёлым. Гоню от себя наваждение это, а оно не уходит, сильней и сильней давит.
– Ну и что ты наделал? – спросил вдруг меня голос.
– Кто? Я? Как раз ничего не делал, – отозвался я, точно зная, что этому голосу нужно отвечать.
– Мышь где?
– Какая? – недоумевал я.
– Летучая мышь где? – уточнил голос гневно.
– Все, вроде, здесь.
– Все, да не все! Здесь главной мыши нет!
Я сроду не знал, что у летучих мышей главные бывают. По мне так все они одинаковые, и невдомёк мне было поначалу, чего же голос от меня хочет.
– Ты зачем мышь-то, ту самую, главную, убил?
– Я? – кажется я начинал понимать, что он имеет в виду. – Откуда мне было знать, что она главная? Я таких десяток могу в день хлопнуть! Нетопыри, это ж вместилище чёрных теней, известное дело. А эта была особо подозрительная.
– Вот, смотри, – передо мной на прилавок с птицей плюхнулся неизвестно откуда здоровенный неощипанный чёрный лебедь с длинной беспомощной шеей, разбрызгав жижу вокруг себя. – Он издох! Дохлый совсем, как его не откачивай! Баланс пошатнулся…
– И что теперь? Разве я его убил?
– Выходит ты.
– Кто-то мне сказал, что нельзя эту мышь прихлопнуть? Кто-то предупредил, а я не послушал? Всего лишь нетопырь. Дрянь редкостная!
– Нет. Но ты не мог сам не почувствовать…
– Ээээ! Стоп! На меня не валите! И в «не» своих меня не путайте! Есть те, чья задача предотвращать случайное прерывание важных событий! Я, с моим опытом, это знаю, как никто! Они НЕ могли допустить, чтобы я НЕ почувствовал. Да что там – лицом в землю бы меня уложили, при необходимости, и я не то что мухобойкой – пальцем бы не мог пошевелить!
– Помнишь, где выкинул? – перевёл тему говорящий, поняв, что имеет дело с видавшим виды и развести меня на признание чужой вины не выйдет.
– Помню. Сжёг на болотах, к западу от Уханя.
– Совсем?
– В пепел. Почистил за собой.
– Мы работали несколько лет, чтобы эту мышь мутациями прокачать, создать облегчённую версию пандемии, с которой людям под силу будет справиться. Мы вычисляли точку начала эпидемии здесь, распространение, реагирование. Каждый шаг, каждый метр считали, чтобы не как с испанкой или чумой – чтобы мягче, легче! Чтобы сносно! У нас получилась всего одна идеальная мышь, мы послали её заражать других в пещеру, а ты ей даже ни с кем пообщаться там не дал?
– Кх… Не дал. Разве что с моей мухобойкой пообщалась. Вот такой я, быстрый сокол!
– Идиот, – сказал голос и пропал, оставив меня висеть среди капающей с прилавков крови.
Ну нет, я так этого не оставлю! Да, я, возможно, накосячил, хотя не факт. А вот они точно хороши! Где были охранники важных событий? Почему у меня мухобойку не отобрали, и что это за манера оскорблять достойных опальных хранителей и не давать достойно ответить? И трус какой! Показался бы, так нет – голос. Понимаете ли, «персона», с надменностью мне вещает с небес. Целый год я своей мухобойкой загубил? А ты появись, зависни передо мной, если такой умный, и разберёмся на равных, кто обязан был эту мышь хранить, как зеницу ока! Терпеть таких не могу, наверняка из верховных заседателей. Можно подумать, я таким не был. Был! И заседал, и решал, и события хранил – всё со мной было. Теперь я опальный, да. C’est la vie 6 Он тоже потом будет. Все хранители через это проходят по правилам вечности – не получится быть всегда хорошим. А такого, как голос этот, вообще не понятно, как в хранители взяли! Трусливая ошибка проведения.
6
C’est la vie, французский, «Такова жизнь»
Я страшно разозлится и стремглав рванул в небытие. До Нового Года оставалось ещё больше месяца. Если я не прав, меня призовут и перекрасят в серый ещё темнее, чем сейчас. Хотя куда темнее-то? Или нет… Не положено. Когда я отбываю столетний срок, никто меня не может снова судить, если я правила служения не нарушал. А я не нарушал!
Конец ознакомительного фрагмента.