Не мой Ромео
Шрифт:
– У меня было свидание. Напиваюсь? Всего один стаканчик за ужином.
Он всплескивает руками.
– Свидание?!
– Незапланированное.
Лоренс кивает, пристально глядя на меня.
– Еще в «Милано» засняли, как ты сцепился с каким-то типом…
– Да не сцепился я с ним, черт бы вас всех побрал! Жить-то мне еще можно? Что бы я ни сделал, все раскладывают на молекулы.
Я пытаюсь от него сбежать, он торопится за мной на своих коротеньких ножках.
– Все правильно. Это же ты, пресса тебя ненавидит.
– Зато она обожает вранье.
– Из
Я вбегаю в раздевалку и дергаю дверцу своего вместительного шкафчика. Там у меня есть все, что может потребоваться: от уличной одежды до пары костюмов.
Лоренс тянется туда и выбирает желтую рубашку поло с эмблемой тигра на груди и дизайнерские джинсы.
– Для репортеров надо одеваться тщательно. Форсить противопоказано. Знаю, ты любитель глаженых рубашечек и брючек, но тут главное – контактность. Будь милашкой. Улыбайся, не переломишься. Смягчи свой ворчливый тон.
Я расправляю плечи, делаю глубокий вдох.
– Я и так иду на контакт. Я вырос в бедности. На первом курсе колледжа я выиграл кубок Хейсмана. Почему никто этого не помнит, а? – Я негодующе смотрю на него. – Мы оба знаем, что я не выношу репортеров. Не могу, и все тут. Не знаю, зачем мне туда идти…
– Так решил тренер.
Я поворачиваюсь к нему и вижу, что Лоренс мне сочувствует. Он знает, какая меня охватывает паника, когда мне угрожает толпа. Я не был таким в школе – хотя, может, и был, просто не распознавал симптомов, потому что мне не приходилось выступать на публике. В колледже я их уже распознал, стоило мне однажды, сразу после трудной игры, получить микрофон прямо под нос. Тогда я сбежал от этой своры. Это превратилось у меня в привычку. В шлеме на голове я еще мог их выдержать. Иногда рядом со мной оказывался мой товарищ по команде Девон, он в основном и говорил. Потом, когда я стал играть в Нэшвилле, от меня ждали дружелюбия к прессе, послушных интервью всякий раз, когда приспичит репортерам, ярких выступлений на приемах. Нет, такого от меня никто никогда не дождется.
Так родилась моя репутация холодного заносчивого придурка.
– Устроить пресс-конференцию – неплохая идея. Ты избегаешь их годами, так что, уж поверь мне, пресса уже истекает слюнями.
– Ничего не могу поделать, Лоренс.
– Про тебя столько всего наплели – взять хоть вранье Софии, а ты не пытаешься защититься. Ты проиграл Суперкубок. Да еще ребенка сбил – знаю, не нарочно. Пора взяться за ум и сказать пару слов в свое оправдание. Не зря же ты нанял меня. Моя задача – обелить тебя. В присутствии репортеров ты весь трясешься. Хватит. Сегодня попытайся быть другим. Если надо, смотри себе под ноги. Найди слова, чтобы объяснить, как это произошло. Ты не виноват, Джек, но когда ты не пробуешь это доказать, у людей складывается о тебе ошибочное мнение.
Я стараюсь собраться с мыслями. Понятия не имею, откуда идет этот страх. Мне страшно, вот и все.
Он фыркает.
– Людям нравятся мерзавцы, Хоук. Ты отлично подходишь под это определение. Ходят слухи, что тебя хотят сбагрить в другой клуб.
– Кто распускает
– Я не знаю подробностей.
Я закрываю глаза.
Слухи ходят всегда, особенно после крупного поражения, но если меня уберут из команды… Это как смертный приговор. Читай: «У Джека проблемы, Нэшвиллу он не нужен». Плюс проклятое плечо. Я растираю его, потом отнимаю у Лоренса плечики и спешу в душ.
Он семенит за мной, болтая на ходу по телефону – в ушах у него наушники. Скорее всего, на связи мой агент.
Я включаю воду и кошусь на него.
– Собираешься трепаться со мной, пока я буду принимать душ?
Он поджимает губы.
– Если надо, то да. Надо отрепетировать ответы на вопросы, которые, скорее всего, прозвучат. Предлагаю свалить вину на самого потерпевшего. С какой стати он оказался за пределами стадиона, там, куда не пускают посторонних? Ты не виноват, что не заметил его…
– Он ребенок, Лоренс. Как я могу его обвинять? Убирайся-ка ты отсюда. Дай мне подумать. Лучше узнай все, что сможешь, об одной девушке, ее зовут Елена.
Он складывает руки на груди.
– Я тебе не секретарь.
– Теперь это называется «личный ассистент». Ты мой помощник по связям с общественностью, это почти одно и то же.
Он закатывает глаза.
– Девушка?..
Я достаю из сумки соглашение о неразглашении.
– Та, с которой меня фотографировали вчера. – У меня падает сердце. – Дьявол!
– Что там еще? – Он заглядывает мне через плечо.
Я со стоном просматриваю бумаги.
– Она подписалась не своим именем.
Он пожимает плечами.
– Джульетта Капулетти. А что, звучит неплохо. Может, Елена – ее второе имя?
– Вряд ли. – Я стискиваю зубы.
– Адрес хоть написала?
– Домашний: Верона, Италия.
– Она итальянка?
Я невольно прыскаю.
– Ну и дебил! «Ромео и Джульетта», слыхал? Как ты сдал на первом курсе литературу?
– Ох, и натворит твой член бед!
Я прячу бумаги в сумку.
– Узнай, кто она, понял? Утром я оставил ее, покрытую моими отпечатками, но проснуться она может не в лучшем настроении. Она думает, что я – синоптик с местного телеканала, Грег-не-знаю-как-дальше…
Лоренс полон благородного негодования.
– Ты ее обманул? Одно это делает соглашение о неразглашении недействительным. Вдруг она сразу помчится к газетчикам?
Я болезненно морщусь. О чем я только думал вчера вечером?
– Найди ее, и мы составим новое соглашение. Ведь так?
Он всплескивает руками:
– Не верю своим ушам! Ты всерьез поручаешь мне выследить девчонку, с которой ты случайно переспал?
Я прицеливаюсь в него пальцем:
– Никаких случайностей! Не смей так говорить о человеке.
Который мне понравился.
Его брови взлетают.
– Я, пожалуй, уволюсь.
– Ты грозишь уволиться примерно раз в месяц, никто уже тебе не верит. Ты во мне души не чаешь, а я щедро тебе плачу. – Я хлопаю его по руке. – У меня в этом городе два хороших друга: ты и Девон. Ты хоть догадываешься, как нам повезло, что мы вместе?