Не надейтесь избавиться от книг!
Шрифт:
Ж.-К. К.: Для некоторых все книги делятся на две категории: те, которые пишет автор, и те, которые приобретает читатель. Для меня также интересен и тот, кто владеет книгой. Это то, что называют «происхождением», когда говорят, что такая-то книга «принадлежала тому-то». Если у вас есть книга из личной библиотеки Мазарини, вы владеете кусочком королевской власти. Знаменитые парижские переплетчики XIX века не брались переплетать невесть какую книгу. Один тот факт, что книга переплетена Мариусом Мишелем [165] или Трауцем-Бозонне [166] , даже в наше время является доказательством, что она имела в их глазах определенную ценность. Это похоже на то, что я рассказывал об иранском переплетчике, который всегда читал книги и делал их конспекты. И главное: если вы хотели переплести свою книгу у Трауца-Бозонне, ждать иногда приходилось по пять лет.
165
Мариус-Мишель(настоящее
166
Жорж Трауц(1808–1879) — немецкий переплетчик. В 1830 г. эмигрировал во Францию и поступил на работу в мастерские Антуана Бозонне. До 1848 г. переплеты мастерской Бозонне подписывались «Бозонне-Трауц», а затем Трауц, вероятно, выкупил дело, и переплеты стали носить марку «Трауц-Бозонне», которая вскоре стала одной из самых известных во Франции XIX в. (Прим. О. Акимовой.)
У. Э.: Я являюсь владельцем первопечатного издания «Молота ведьм» [167] , этого великого и злополучного учебника для инквизиторов и охотников на ведьм, переплетенного неким «Моисеем Корню» [168] — иначе говоря, евреем, который выполнял работы только для цистерцианских библиотек и ставил на каждом переплете свой знак (что само по себе редкость для той эпохи, то есть конца XV века), изображающий как раз Моисея с рогами. Это настоящий сюжет.
167
«Молот ведьм»(«Malleus Maleficarum», 1486) — известнейший трактат по демонологии, написанный двумя германскими монахами, доминиканскими инквизиторами Генрихом Крамером и Якобом Шпренгером. Эта инструкция по распознаванию ведьм, выдержавшая в короткий срок множество изданий, стала наиболее популярным руководством в последовавшей вскоре «Охоте на ведьм» конца XV — середины XVII в. (Прим. О. Акимовой.)
168
Mo"ise Cornu (фр.) — букв. «Моисей Рогатый».
Ж.-К. К.: Проследив историю книги, можно восстановить историю цивилизации — вы прекрасно показали это в «Имени розы». В эпоху религий Писания [169] книга служила не только вместилищем, сосудом, но и «широкоугольным объективом», позволявшим все видеть, все описывать, может даже, обо всем делать выводы. Книга была отправной и конечной точкой, она являла собой картину мира и даже конца света. Но вернемся на миг в Иран, туда, где жил Мани, основатель манихейства [170] , христианский еретик, которого маздеисты [171] почитают за своего. Главный упрек Мани Иисусу состоял в том, что тот ничего не написал.
169
Религии Писания— исламское название монотеистических религий, предшествовавших исламу и основанных на Библии, то есть иудаизма и христианства. Это выражение восходит к принятому в Коране понятию «ахл аль-китаб» («люди Писания»), обозначающему немусульман, которые сообразуют свою жизнь с божественным откровением, изложенным в священных книгах. (Прим. О. Акимовой.)
170
Манихейство— дуалистическое учение о борьбе добра и зла, света и тьмы как изначальных и равноправных принципов бытия. Основано в III в. персидским пророком Мани (216–273 или 276). (Прим. О. Акимовой.)
171
Маздеисты— приверженцы маздеизма (зороастризма) — религии древнего Ирана. (Прим. О. Акимовой.)
У. Э.: Лишь однажды, на песке.
Ж.-К. К.: Ах! Если бы Иисус писал сам, — говорил он, — вместо того чтобы перекладывать это дело на других! Вот это был бы престиж, авторитет, слово, против которого не попрешь! Ну что ж, Иисус предпочитал говорить. Книга еще не была тем, что мы привыкли называть книгой, а Иисус не был Вергилием. Кстати, к вопросу о предшественниках книги, о римских свитках (volumina): я вернусь на секунду к проблеме адаптации, которой требует нарастающий технический прогресс. Здесь есть еще один парадокс. Когда мы прокручиваем текст на экране, не напоминает ли это то, что проделывали когда-то читатели свитков, volumina, которым приходилось раскручивать текст, намотанный на деревянный носитель? Такие приспособления до сих пор встречаются в некоторых старых венских кафе.
У. Э.: Только свитки разворачивались не вертикально, как у нас в компьютерах, а горизонтально. Достаточно вспомнить синоптические Евангелия [172] , представленные в виде сопоставленных друг с другом колонок текста: они читались слева направо по мере разворачивания свитка. А поскольку свитки были тяжелыми, их приходилось класть, например, на стол.
Ж.-К. К.: Или разворачивать
172
Синоптические Евангелия— три первые книги Нового Завета (Евангелия от Матфея, Марка и Луки), имеющие, в отличие от Евангелия от Иоанна, значительное текстуальное сходство. (Прим. О. Акимовой.)
У. Э.: Не забывайте, кстати, что до Святого Амвросия [173] читали только вслух. Он первым начал читать, не произнося вслух слова. Это повергло Святого Августина в крайнее замешательство. Почему вслух? Если вы получаете письмо, написанное от руки, да еще неразборчивое, вам иногда приходится помогать себе, проговаривая его. Я часто читаю вслух, когда получаю письма от французов, — они последние в мире пишут письма от руки.
173
Святой АмвросийМедиоланский (ок. 340–397) — миланский епископ, проповедник и гимнограф. Один из четырех великих латинских учителей церкви, который обратил в христианство и крестил Блаженного Августина. (Прим. О. Акимовой.)
Ж.-К. К.: Неужели мы правда последние?
У. Э.: Да. Здесь есть влияние определенного воспитания — этого нельзя отрицать. Впрочем, нам советовали делать так еще давным-давно. Письмо, напечатанное на машинке, сродни деловой переписке. В других странах принято считать, что для лучшего чтения и понимания необходимо писать удобочитаемыми буквами — в таком случае компьютер наш лучший помощник. У французов иначе. Французы продолжают слать вам письма, написанные от руки, которые невозможно расшифровать. За исключением редчайшего примера Франции, люди повсеместно утратили не только привычку писать от руки, но и читать написанное таким образом. В былые времена типограф был способен распознавать каллиграфические начертания со всего света.
Ж.-К. К.: Единственное, что по-прежнему пишется от руки — и то не всегда, — это медицинские рецепты.
У. Э.: Общество придумало фармацевтов, чтобы расшифровывать их почерк.
Ж.-К. К.: Если переписка от руки исчезнет, исчезнут и целые профессии. Графологи, общественные писари, коллекционеры и продавцы автографов… Чего мне не хватает, когда я использую компьютер, так это черновиков. Особенно когда дело касается диалогов. Мне не хватает зачеркиваний, набросков на полях, этого первичного хаоса, стрелочек, расходящихся во все стороны, этих признаков жизни, движения, еще смутного поиска. И еще одно: видения общей картины. Когда я пишу сцену для кино и мне нужно шесть страниц, чтобы ее рассказать, я предпочитаю держать эти шесть страниц перед глазами, чтобы оценить ритм, чтобы на глаз выявить возможные длинноты. Компьютер мне этого не позволяет. Я должен распечатать все страницы и разложить их перед собой. А что еще вы пишете от руки?
У. Э.: Записки для секретаря. Но не только. Я всегда начинаю писать новую книгу с рукописных заметок. Я делаю наброски, схемы, которые непросто сделать на компьютере.
Ж.-К. К.: Проблема черновиков вдруг напомнила мне об одном приезде Борхеса в 1976 или 1977 году. Я тогда только что купил дом в Париже, и там шел ремонт, царил беспорядок. Я зашел за Борхесом в его гостиницу. И вот мы подходим к дому, идем через двор, он держит меня под руку, поскольку почти ничего не видит, мы поднимаемся по лестнице, и, не замечая своей оплошности, я счел уместным извиниться за кавардак, которого он, разумеется, не мог видеть. А Борхес мне отвечает: «Да, понимаю. Это черновик». Всё, даже дом, в котором идет ремонт, навевало ему мысли о литературе.
У. Э.: По поводу черновиков: я хотел бы упомянуть об одном ярком феномене, который связан с культурными изменениями, вызванными появлением технических новшеств. Набирая текст на компьютере, мы распечатываем все подряд как оголтелые. Ради создания текста в десять страниц я распечатываю его раз пятьдесят. Тем самым я гублю дюжину деревьев, тогда как до появления в моей жизни компьютера я губил, наверное, всего лишь десяток.
Итальянский филолог Джанфранко Контини [174] занимался тем, что он называл «критикой scartafacci» [175] — изучением различных фаз, через которые проходит произведение, прежде чем обрело свой окончательный вид. Как продолжать изучение этих вариантов с приходом компьютера? Так вот, против всякого ожидания компьютер не сокращает промежуточные этапы, он умножает их количество. Когда я писал «Имя розы», то есть в тот период, когда у меня в распоряжении не было текстового редактора, я поручал кому-нибудь перепечатать исправленную мной рукопись. После чего вносил правку в новую версию и опять отдавал в перепечатку. Но так не могло продолжаться до бесконечности. В определенный момент я был вынужден рассматривать версию, имевшуюся на руках, как окончательную. У меня больше не было сил.
174
Джанфранко Контини(1912–1990) — итальянский филолог и литературный критик. Автор книг, посвященных творчеству Данте, Эудженио Монтале и др. (Прим. О. Акимовой.)
175
Черновые тетради (устар. ит.).