Не надо, Азриэлла!
Шрифт:
Хуже всего было то, что в кране не оказалось воды, ни холодной, ни горячей — пить было нечего. Отметившись по-маленькому в туалете и не смыв за собой, Вадим Николаевич поднял фаянсовую крышку бачка-компакта и, зачерпнув из него найденной на кухне железной кружкой, наконец-то напилен. А чего здесь такого? Вода в бачке чистая, водопроводная… Не эстетично, конечно, но куда деваться-то, когда трубы горят…
После Вадим Николаевич, подсвечивая зажигалкой, пошёл в зал наводит!» рени шю и своих запасах, о которых помнил даже по сне. Хотя понятия не имел, откуда они взялись. Запасы были хорошие, могучие запасы! На виду оказалось двадцать ящиков лучшей водки, один, правда,
Пожалуй, за пивом надо было идти в ближайший коммерческий ларёк, тот работал круглосуточно, но вот были ли деньги? Вадим Николаевич, обжигая пальцы нагревшейся зажигалкой, отыскал в углу спальни куртку и брюки, пошарил в карманах, но найденные два рубля оптимизма у него не вызвали. И тут Вадим Николаевич вспомнил! Стукнув себя по лбу ладонью — ах дурак! — он бросился на кухню.
Деньги были на месте, в открытом настежь холодильнике: пачки долларов, фунтов и новомодных евро забили ёмкое нутро до самой морозилки. Тоже, кстати, неизвестно откуда взялись… Вытащив пачку долларов, Вадим Николаевич выдернул из неё одну бумажку в сто баксов номиналом, больше брать не стал: а ну как на улице по темноте ограбят? Хотел было закрыть холодильник, принюхался и поморщился: воняло как на помойке.
— А ещё говорят, что деньги не пахнут, — раздражённо сказал Вадим Николаевич и со злостью захлопнул дверцу.
…На улице мело так, что ни фига не было видно. Тем более что уличные фонари тоже не светили, и окна в соседних домах были чёрными. «У всех отключили. Во гады-энергетики!» — понял Вадим Николаевич, геройски топая по сугробам в привычном направлении. Маршрут был настолько отработан, что ни вьюга, ни темнота, ни сугробы не сбили бы Вадима Николаевича с верного пути.
Ларёк оказался заперт, хотя семь часов вечера или утра вполне рабочее время; амбразура с дежурным стеклянным окошком была подозрительно тёмной. Вадим Николаевич стучал в окошко долго, даже орал, чуть ли не уткнувшись лицом в стекло, но Клавка, видимо, или завалилась спать и дела ей не было до страданий ночного героя-покупателя, или вообще на работу не вышла. Вадим Николаевич выругался и побрёл назад, домой. Ящики передвигать.
Пока он ходил к ларьку, пока пытался достучаться, вьюга утихла и стало светать: серые зимние тучи разошлись, явив румяное утреннее солнце; снег похрустывал под ногами Вадима Николаевича, и это был единственный звук, который он слышал.
Что-то было не так.
Вадим Николаевич даже на минуту остановился, соображая, какое такое «не так» обеспокоило его, но никаких мыслей в тяжёлую похмельную голову не приходило. Вадим Николаевич прошёл ещё с десяток шагов и вдруг сообразил: не каркали вороны. Горластое воронье племя, поселившееся на деревьях вокруг ларька, всегда встречало рассвет омерзительно дружным хором, тут же начиная испражняться — уж это Вадим Николаевич знал наверняка, чай, не первый раз под утро к ларьку ходил…
А ещё не было машин: Вадим Николаевич посмотрел в сторону проходящей мимо домов вечно оживлённой трассы — да, не было. Ни одной.
— Блин! Война, что ли, случилась, пока я пил? — с испугом спросил сам у себя Вадим Николаевич, но, не дождавшись ответа, продолжил путь домой.
Дома он, потея от усердия, с трудом отодвинул часть ящиков с водкой, нашёл за ними штабель упаковок баночного пива — вытащил одну, уронив все остальные, и, на ходу выдёргивая длинную, похожую на снарядную гильзу банку из пластиковой обоймы, направился к телефону.
Телефон тоже не работал. И сетевой радиоприёмник упрямо молчал, хотя ручка громкости была выкручена до упора.
— Совсем озверели демократы, — горько пожаловался Вадим Николаевич полупустой банке. — Додемокра-тились! Вон и телефон с радио отключили, а я ведь за них платил. Кажется. — Допил пиво и подошёл к окну.
За окном была зима, за окном был день. А людей, машин и ворон не было…
— Эта, — задумчиво сказал Вадим Николаевич мёрзлому окну, — не нравится мне оно чего-то… Может, и впрямь эвакуация была? Может, тут нынче Чернобыль случился, а я и не знаю об том?
Обдумал эту мысль и отмёл её как несостоятельную. Потому что ни атомных станций, ни крупных химических предприятий поблизости не имелось.
— Надо попробовать вспомнить, что было-то, — вздохнул Вадим Николаевич. — Может, чего по радио объявляли, да я не понял? — И, чтобы легче вспоминалось, продолжил неспешно потрошить початую упаковку пива.
После второй банки Вадим Николаевич вспомнил, как три дня тому назад пришли Лёха и Кузьмич, принесли бутылку и кулёк свежемороженой рыбы. После третьей банки пива вспомнилось, как Лёха сбегал за добавкой, а Кузьмич жареной рыбки потребовал… После четвёртой и пятой Вадим Николаевич вспомнил, что кинул одну рыбину в таз с водой, оттаивать, а остальные сунул в морозилку… Как Лёха побежал ещё за добавкой, а Вадим Николаевич начал рыбу чистить, а та взмолилась человеческим голосом, обещала три желания исполнить… просила и остальных разморозить, отпустить в реку, мол, тоже откупятся.
Смешно было до упаду: рыба — и говорит! Таких глюков у Вадима Николаевича раньше не было. Чтобы именно — говорящая рыба. Что-то он там желал сдуру… водку-коньяк-вино-пиво-сигареты-закусь до потолка и деньги, полный холодильник, ага! Так-так… а что же было с третьим желанием? Кажись, что-то было. Но что?
У Вадима Николаевича от умственного напряжения разболелась голова: пиво не помогало ни вспомнить, ни снять ту боль. Пришлось идти откупоривать водку — организм уже был не против. Совсем не против!
После половины стакана в голове прояснилось. Воспоминание о третьем желании было нечёткое, тусклое, как кино в соседнем ДК, куда Вадим Николаевич иногда ходил развлечься, самогона с киномехаником выпить. Но — было.
Зашёл, значит, Вадим Николаевич в комнату с говорящей рыбой в руке, похвастаться хотел, ящики с выпивкой да деньги показать, а эти сволочи без него, — оказывается, всю пол-литру усидели! Озлился тогда Вадим Николаевич… ну бывает, ну вспыльчив, когда лишку на грудь возьмёт… и сказал в сердцах: «Чтоб вы все пропали!» А рыба, помнится, ещё уточнила: «Все?» А Вадим Николаевич ответил…
— Чёрт! — крикнул Вадим Николаевич, отбрасывая стакан и кидаясь к холодильнику — может, какая рыбина ещё уцелела, не сдохла… они, рыбы, твари живучие… лёд там на стенках был, толстый-претолстый.
Вадим Николаевич открыл морозилку и отшатнулся: воняло именно оттуда, даже не воняло, а невыносимо смердело гнилью, тухлой речной рыбой; Вадим Николаевич медленно закрыл холодильник и побрёл в спальню поминать безвинно пропавших друзей, дорогих Лёху и Кузьмича.
И всех других заодно поминать… которых было сколько-то там миллиардов. Не считая ворон и прочей бестолковой живности.