Не надо, дядя Андрей!
Шрифт:
Но выводило меня то, что эти красножопые павианы у нее в личке так обрадовались сладенькой теме от красотки, что начали слать ей свои писюны размером с корнишончик и пускать слюни, описывая грязные мыслишки.
Пусть она даже не все ответы читала.
Выводило то, что этот биомусор дрочил на мою…
Кого?
Племянницу?
Подопечную?
Неважно! На мою Лизу!
Я старший мужчина для нее, никаких других я не допущу, пока я отвечаю за ее жизнь и здоровье!
Но чем дальше я смотрел, чем она занималась с компом, тем хуже было дело… Вместо десятков открытых окон, у нее оставались только отдельные ролики, которые она смотрела очень внимательно, судя по времени, потраченному на них.
И это были дохрена непростые ролики. Конечно, не то, что можно найти на специальных сайтах, но для обычной порнушки там было жестковато. Униженные рабыни, которых трахают в горло до судорог и тошноты, привязанные к скамьям сучки, которых дерут в зад огромные негры. Удушения, плети, железные зажимы для груди… Двадцать мужиков, заливающих спермой лежащую на столе тоненькую девочку, чем-то похожую на саму Лизу.
Это ей нравится? Вот этому нежному созданию едва восемнадцати лет?
Признаться, раньше, даже в ярости и бешенстве, я все еще помнил, что она — ребенок. Совершеннолетний, по закону имеющий право бухать, трахаться с кем угодно и сниматься в порно, но еще ребенок. С детским мозгами и идиотским стремлением казаться взрослее. Отсюда все ее выходки с бухлом и голой жопой в стрингах. Но кажется я ошибался… Кажется, эта проблядь могла оказаться опытнее меня…
Рекорд просмотров поставил ролик, в котором плачущей блондинке долго вставляли в анус огромную тяжелую анальную пробку. Длился он всего минуту, а времени на нем Лизонька провела не меньше двадцати. Пересматривала, что ли?
Хуже всего то, что я видел — ролик не постановочный. Любительский. И девочка на нем совсем не актриса, ей по-настоящему больно. И моя золотая подопечная надрачивала на это?!
Я не выдержал и херакнул ноутбуком в стену.
И следом телефоном, рассыпавшимся на кучу острых осколков. Кулаки сжимались и разжимались. Хотелось еще что-нибудь расхерачить, но…
Я сделал глубокий вдох.
Это было бы уже лишнее. И так вышел за грань.
Еще глубокий вдох…
ДА ПОШЛО ОНО ВСЕ!!!
С ревом я смел с комода все, что там стояло — и свой ноутбук в том числе. Подобрал что потяжелее и запустил в окно — стекло с жалобным звоном разлетелось на куски. Я срывал с окон жалюзи, рвал в клочья простыни, крушил свою спальню до тех пор, пока не разнес ее целиком!
Пять лет воздержания и работы с гневом — пошли по пизде из-за прыщавой малолетки с зудом между ног! Сука, просто пусть больше не суется, я ее ебну!
Я со всей дури пнул дверь — она отлетела в стену.
На кухне должно было остаться бухло, не все же эта тупая дрянь вылила в себя!
Мне было все равно, чем надираться прямо сейчас. Сойдет вискарь. Чистый. Чистейший. Просто чтобы…
С бутылкой Дэниэлса я вернулся обратно в спальню, рванул нижний ящик комода, не обратив внимания на то, что он был заперт и достал тяжелую черную рамку с портретом.
С ее портретом…
Прости меня, Виталь…
Алину нашел Виталик. Пока я пользовался тем, что красивым девочкам нравятся накачанные мальчики, он учился. Нет, я, конечно, тоже учился. Но мне мозгов хватало ровно на то, чтобы получать свои трояки не рваться особо на британский флаг.
Пухляшу Виталику приходилось брать умом.
Хотя бы девочек, потому что с деньгами мне тоже повезло больше.
Алинка была синеглазой красоткой с ногами от ушей, копной пушистых волос и серебряным голоском. Чем ее взял мой старший братец — ума не приложу. Наверное, она была из тех редких девочек, что любят даже в юности хороших парней, выходят замуж за солдат и планомерно делают из них генералов. Их браки крепки настолько, что эти девочки потом никогда не появляются на брачном рынке и на поле большого секса.
Мне бы она никогда не светила, она умела отшивать так, что потом яйца болели неделю. Но она была хорошей девочкой и не могла совсем уж далеко послать брата своего любимого Виталечки.
Приходилось терпеть мои шутки: на грани, когда он или родители были рядом, за гранью, когда мы оставались наедине. Конечно, Виталик видел, какие рискованные комплименты ее груди и ногам я отвешиваю, несмотря на одергивания родителей.
А вот что я говорю о том, что у нее между ногами, знала только она. И, конечно, не могла пожаловаться. Пыталась, но Виталик ответил, что вот такой у него брат-мудак, грань-то не переходит…
Меня заело. Я уже тогда был не дурак и понимал, что такой как она мне никогда не получить…
Они подали заявление в загс.
Мой брат и Алинка-малинка, прекрасная девочка, которую я хотел до судорог.
Хотел с ней поиграть, может быть, поломать немножко, чтобы бегала за мной и плакала, девочки так сладко это делают. А потом вернуть брату. Пусть женится, тогда я не завидовал бы ему так сильно, а она мило краснела бы на семейных сборищах, когда я напоминал бы, как имел ее всеми способами.
О, сколько этих способов я воображал, сидя на даче за столом напротив этих счастливых голубков!
И прямо на столе в беседке, и в лесу, прижав к дереву, и раком на чердаке среди пыльных старых диванов, и ее губки на моем члене в лодке посреди Оки…
Это было нелегко, но у меня был всего месяц до их свадьбы.
Я справился. Пришлось притвориться, что я стал белым зайчонком, который теперь относится к Алине уважительно, как к жене брата.
Она была наивна и мила и быстро поверила мне, а потом и доверилась. Я просил ее делиться всеми проблемами и обещал помочь и поддержать, а сам исподволь внушал ей мысль, что Виталик тряпка и подкаблучник, что он никогда не добьется успеха, что он верен ей только потому, что другие девушки на него не смотрят.
То ли дело я…
Нет, я не говорил ей прямо, но все хорошие девочки живут с мечтой о том, что однажды исправят плохого мальчика и тот их полюбит. Можно безответно.
Так я себя и вел. Рассказывал Алинке, что благодаря ей и только ей понял, как был неправ, относясь с неуважением к женщинам. Взялся за ум, стал учиться. Перестал таскать факультетских шлюх домой и драть их в своей комнате так, что они визжали на весь дом.
Приходилось драть их по чужим квартирам, но Алинка стоила этого неудобства.