(Не)пара
Шрифт:
Егор, он… он проделал такую работу! Договорился в ЗАГСе, купил кольца, организовал это всё, чтобы сделать меня счастливой. Я точно уверена, что брачные узы для мужчин значат гораздо меньше, чем для женщин, и именно поэтому смело могу заявить, что сделал Егор это всё для меня одной.
На улицу он снова выносит меня на руках, и я опять плачу, но уже от бесконечного счастья. Смех слезами покрывается, точно я какая-то истеричка, и когда оказываемся с Егором в машине, тянусь к любимым губам с поцелуем. Не могу ждать, сильно хочу целоваться.
— Я
— И я люблю тебя, Неженка, — Колосов отстраняется и прижимается лбом к моему, с нежностью заглядывая в глаза. — Но это ещё не всё. Поехали дальше?
— Куда ещё? — удивляюсь искренне, что он ещё мог придумать? И так поженились уже, куда больше?
— Сюрприз, — опять хитрая улыбка, очень хитрая.
Мы едем снова недолго, приезжаем в один из спальных районов города, и Егор паркуется у подъезда, останавливаясь.
— Приехали.
Выходим из машины и я тут же натыкаюсь взглядом на маленький черный комочек, который с трудом видно около лужи и грязных остатков снега. Маленький котенок еле слышно пищит, ему наверняка страшно и холодно и, кажется, он совсем никому не нужен.
На глаза наворачиваются слезы, я присаживаюсь на корточки и беру малышка в руки: он даже меньше моей ладошки, совсем крошечный. Грязный, дрожит, пищит еле слышно…
— Егор, — чуть не плача зову Колосова и показываю ему кроху. Я не могу его оставить, не могу. Заберу себе, даже если с мамой скандалить придётся, но бросить ребенка на улице не посмею.
— Давай его сюда, — Колосочек протягивает мне маленькое полотенце, видимо, было у него в машине, и я укутываю в него малыша, как в кокон, прижимая к груди и согревая в ладонях. Слёзы сегодня текут по щекам непрерывно, с уверенностью могу назвать этот день самым лучшим за все двадцать лет. — Не плачь, солнце, не бросим мы его. Сейчас купим молочка ему и что-нибудь покушать.
Я не узнаю Колосова. Это какой-то другой мужчина, но думаю, это из-за нервов и переживаний. Он чересчур собранный и правильный, этим Егор обычно не отличается, но в целом мне всё равно, я любого Егора люблю, даже когда он кричит на меня и в порыве злости несёт всякую чушь.
Держу малыша крепко, пытаясь согреть, пока мы поднимаемся на лифте на четвертый, кажется, этаж. Крошка согревается и смотрит на нас черными бусинками, а когда мы входим в какую-то квартиру, которую Егор открывает своим ключом, настаёт уже моя очередь странно смотреть по сторонам.
— И где это мы?
— У нас дома, — улыбается Егор и бросает ключи на тумбу в прихожей. — Снял квартиру, купил кое-какие вещи. Три комнаты. Спальня, гостиная, и одна комната, чтобы ты могла работать и принимать там клиентов. Нравится?
Нравится ли мне? Да у меня слов даже нет, чтобы выразить все свои эмоции и чувства!
Это самый, самый лучший мужчина на всем белом свете, и я опять реву, потому что от любви к нему слёзы сами по щекам катятся.
Подхожу к Егору и упираюсь лбом в его подбородок, всхлипывая.
Моё
— Я готова хоть закаляться начать, чтобы купаться с тобой в этом дурацком ледяном душе, Егор, — опять несу какую-то чушь, но иначе не получается. Я люблю этого мужчину, слишком сильно люблю, чтобы мыслить адекватно хотя бы сейчас.
Мы стоим в нашей квартире, на пальцах обручальные кольца, а в душе нереальная любовь. Егор обнимает меня, а между нами в тепле дремлет крошечный котёнок, который обязательно станет членом нашей семьи.
Счастлива ли я? Больше всех на свете.
* * *
Лиза
Улыбка сквозь слёзы за счастье подруги. Мы болтали по телефону с ней около двух часов, пока она собирала вещи для переезда, а я рисовала, удобно устроившись в кресле. Прислала фотку колец с подписью «официально Колосовы» и моя челюсть упала до пола. Удивил, Колосов, очень удивил. Не ожидала я такого, но рада неистово. За Алису всегда радуюсь сильнее, чем за кого-либо, но за радостной улыбкой за саму себя сердце болит. Глупые мысли, что любви достойны все, кроме меня, пробираются в черепушку, и отгонять их с каждым днём только сложнее.
Ухо болит от долгих разговоров, на глазах слёзы, а на губах улыбка. Вожу стилусом по планшету после окончания разговора, тщательно прорисовывая ресницы, а потом отдаляю рисунок, и…
Я нарисовала Савельева.
Бездумно, по памяти, не глядя на фотки и вообще не собираясь его рисовать. За два часа родила портрет, пока разговаривала с Алисой, потому что Савельев этот из головы моей вообще не выходит. И это тому доказательство. Вообще не могу отвлечься и перестать думать о нем, даже когда поглощена разговором с подругой.
Откладываю планшет и иду на кухню за спасительной дозой кофеина. А ещё за спасительной дозой бутербродов.
За столом сидят родители, уплетая очень поздний ужин, и я выдавливаю из себя улыбку, чтобы пожелать им приятного аппетита.
— Кто обидел мою дочь? — говорит папа, и я тут же зажмуриваюсь. Черт.
Папа не в курсе всего происходящего в моей жизни. Он очень много работает, днём часто отсыпается после ночных смен, поэтому восемьдесят процентов времени мы проводим с мамой вдвоем. Такие вечера, когда вся семья в сборе — редкость. И Савельеву очень повезло, что за все те дни, когда он забирал меня на машине, дома не было папы.
Мой отец — два метра мышц, совести и любви к своим девочкам. Мама такая же крошка, как и я. Правду говорят, что девушки влюбляются в парней, похожих на своих отцов. Я что одного, что другого, не увижу в лицо, пока на стул не встану.
— Никто не обидел, пап, лето хочется, ты же знаешь, что я не переношу холода, вот и грущу, — жму кнопку на кофемашине, надеясь, что безжизненная железяка сделает мне напиток максимально быстро. Нет желания обсуждать с папой тему, кто меня обижает, иначе все может закончиться тем, что мы все дружно поедем разбираться к Савельеву. Кому оно надо?