«…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)
Шрифт:
Т<атьяна> М<арковна> и я оба глубоко возмущены Вашим поступком в отношении нас: Вы сообщаете в письме, что на Ваши слова об условиях Марья Самойловна прислала «довольно забавный ответ» — а какой ответ, не сообщаете!!! Да еще просите держать это (что?!) в секрете!!!! Ультимативно требуем, чтобы Вы подробно и по возможности скоро объяснили, что она Вам ответила. В этом случае, но только в этом, обязуемся никому ничего не сообщать. В самом деле, пожалуйста, напишите, — особенно интересуется Т<атьяна> М<арковна>. И не подумайте, что у нас против нее злоба, — нет никакой, — а просто нужны же «забавы» в нашей скучной жизни.
Я не читал книги Ходасевича, и достать ее здесь негде. Покойный Х<одасевич>
Позавчера, за день до получения Вашего письма, я как раз видел Веру Леонидовну, — она недели две была в отсутствии, по делам ее фирмы. Сказала мне, что завтра (почти наверное сказала: завтра) высылает Вам рукопись. От нее узнал, что она переписывала страницы о Штейгере, Поплавском, Фельзене[393]. Значит, вы изменили план книги? Леонида Леонидовича увижу послезавтра и непременно ему, на всякий случай, напомню.
Кончаю письмо. Несмотря на проливной дождь, иду в Артистик на концерт пианиста Рофе[394]. Мне всучил билет Масловский, который ему покровительствует. Сабанеев же, в полное отличие от генерала, говорит, что Рофе играет неважно. Программа интересная.
Татьяна Марковна и я шлем Вам самый сердечный привет и лучшие пожелания.
88. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 28 октября 1954 г. Манчестер
104, Ladybarn Road Manchester 14 28/Х-54
Дорогой Марк Александрович
Очень рад был получить от Вас письмо. Спасибо. Рукопись от Веры Л<еонидов>ны я получил третьего дня, а писал о Поплавском, Штейгере и Фельзене потому, что, боюсь, одними «старшими» не заполню всю книгу (т. к. 300 страниц или около того). Я этих трех выделил как покойников, да, кстати, у меня и были о них старые статьи. Теперь собираюсь писать о Вас и Зайцеве, но простите заранее — многое тоже будет взято из прежних статей. Мне кажется, это мое законное право, а что из всего этого предприятия выйдет — не знаю.
Получил сегодня письмо от Софьи Юльевны Прегель с сообщением, что «у Веры Ник<олаевны> все сошло блестяще», т. е. собрание 23-го[395]. Были какие-то речи и очень много народу. Что же, тем лучше, и я рад за В<еру> Н<иколаевну>. Выступал даже Зуров, «сменив гнев на милость». В чем и почему был гнев, С<офья> Ю<льевна> не пишет.
Относительно инцидента с Марией Сам<ойлов>ной: я напрасно употребил слово «забавный». Ничего забавного нет, а дело вот в чем.
Предложение написать предисловие к переводам Мих<аила> Ос<ипови>ча сделал мне Пастухов, от имени М<арии> С<амойловны>, с просьбой ответить не ему, а ей и с указанием, что об условиях речь будет после. Так я и сделал, об условиях упомянув вскользь. В ответ пришло письмо от М<арии> С<амойловны> с благодарностью за согласие, с сообщением, что рукопись мне послана, и с такими словами: «Заплачу Вам по 1 доллару за страницу, как в “Опытах”».
Предисловие мое будет — страницы 2–3. Поэтому я хочу написать М<арии> С<амойловне>, что никак на ее условия согласиться не могу, не хочу вступать ни в какие пререкания, что журнал — другое дело, и поэтому прошу ее 3 долларов мне не присылать, а работу эту я сделаю даром, из уважения к памяти М<ихаила> О<сиповича>.
Надо сказать, что я еще в Париже говорил об этом
Вам, вероятно, скучно читать столь подробное изложение столь ничтожного дела, но Вы сами у меня подробностей потребовали. Как по Вашему, именно так следует М<арии> С<амойловне> ответить — или не отвечать ничего?
Иваск меня забрасывает письмами об «Опытах» и о своих планах. Очень жаль, что Вы для них недоступны. В ближайшем № будет «Ад» Зайцева — Данте, о котором Иваск отзывается кисло, но помещения которого требует издательница.
Да, С<офья> Ю<льевна> пишет, что очень болен Ремизов и что д-р Зернов настроен пессимистически. А я как раз собирался написать о его последней книге с «бездарным Толстым»[398] и прочим в дополнение к дифирамбу, написанному в «Н<овом> р<усском> с<лове>» Мазуровой[399]. Кстати, я эту Мазурову не знаю, но Тэффи когда-то мне очень смешно рассказывала, что она — т. е. Тэффи — однажды написала ей довольно резкое письмо с литературными возражениями, а в ответ получила письмо от Мазуровой: «Спасибо, что хоть вы меня побранили, а то со всех сторон слышишь — умная, талантливая, замечательная!»
Простите за длинное письмо, к тому же со всякими глупостями. Если Вы меня «побраните», то я, во всяком случае, как Мазурова, Вам не отвечу.
До свидания, дорогой Марк Александрович. Передайте, пожалуйста, низкий поклон Татьяне Марковне.
Ваш Г. Адамович
89. М.А. АЛДАНОВ — ГВ. АДАМОВИЧУ 7 ноября 1954 г. Ницца 7 ноября 1954
Дорогой Георгий Викторович.
Думаю, что Вы вполне правильно наметили ответ М<арии> С<амойловне>. Я, кстати, не знал, что от покойного Цетлина осталось достаточно переводов для книги. А что же Вы даете Иваску?[400]
О том, что Ремизов нездоров, мне давно писал Зайцев, — об опасности я узнал из Вашего письма. Вера Николаевна нам подробно написала о вечере — или приеме днем? — у нее. Писали и некоторые другие. Было больше пятидесяти человек. О речах не все отзывы так лестны, как отзыв Софьи Юльевны. Говорила и сама Вера Николаевна! Воображаю, как этот прием ее измучил. Каюсь, я рад, что не был, — Вы поймете почему и, должно быть, и Вы рады по тем же причинам.
От Чеховского издательства почти никаких сведений не имею. Говорю «почти» потому, что получил от Терентьевой коротенькое препроводительное письмо к гранкам «Ключа». Я не надеялся, кстати, получить гранки так скоро. Когда выйдет роман, она не пишет[401]. Вообще ничего не сообщила ни о чем. Так Вы теперь пишете обо мне? Спасибо и очень рад. Разумеется, Вы правы, что пользуетесь для книги старыми Вашими статьями и рецензиями. А я Вам позавидовал, что у Вас, очевидно, все сохранилось, — все о каждом из нас. До второй войны я аккуратно собирал по папкам разные рецензии обо мне на разных языках (записан я только в американском бюро вырезок, но иногда присылали и знакомые). Собирал также иностранные издания своих книг. Но в 1940 году все это увезли немцы, о чем я и по сей день жалею. С тех пор набралось много нового (т. е. рецензий), а иностранных изданий у меня больше почти нет, — по крайней мере, из тех стран, которые оказались после второй войны по ту сторону ж<елезного> занавеса (надоели эти слова о занавесе, да нет других).