Шрифт:
Когда-то
За дверью послышался топот. С десяток ног грохотали по лестнице, спеша к нему в башню. Уже не боялись потревожить ночью старого мага. Все-таки предатель был в Совете. Гилим вздохнул и подошел к двойной колыбели. Будить малышек не пришлось. Яркие синие глазенки смотрели чуть исподлобья, не мигая. Медлить было нельзя. Еще пара пролетов и крутая лестница закончится. Солдаты вот-вот ворвутся.
Гилим схватил детей, наскоро завернул в одеяльца и подбежал к открытому сундуку. С недавних пор он всегда держал сундук наготове. Гилим опустил девочек в сундук, погладил успокаивающе по белокурым
В дверь заколотили нетерпеливые кулаки. Гилим задвинул сундук глубоко под кровать, поправил покрывало и отошел к открытому окну. Его спальня находилась на самом верху башни, из окон открывался вид на прекрасный, богатый город. Этот город должен был принадлежать его сыну, взявшему в жены дочь правителя страны. Судьба распорядилась иначе. Всей магии Гилима не хватило, чтобы защитить молодых. Но внучек он спасет.
Дверь рухнула, на пороге стоял красавец офицер. Статный, горделивый, сын императора захватчика, да только все равно не пришелся он по сердцу Ольдее. Не захотела принцесса выходить замуж по сговору, стать второй женой, сбежала с любимым и сгинули оба. Успели только с верными людьми передать Гилиму маленьких дочек. Не прошло и месяца как Совет узнал, что прямые наследницы на трон живы.
– Обыскать, – скомандовал офицер, а сам шагнул к колыбели. Переворошил пеленки, не веря своим глазам. – Где девчонки?
Он зло уставился на старого Гилима, начал доставать саблю из ножен. Кажется, Маркес его зовут, вспомнил Гилим, и кивнул куда-то за окно. Там. Маркес не поверил, что старик выкинул внучек в окно, но все равно зачем-то выглянул. Гилим с грустью наблюдал, как из шкафов летела одежда, книги, заготовки для магических амулетов. Он уповал на людскую глупость и любопытство.
В комнате было не так много мест, где можно было спрятаться. Все на виду: стол для работы над магическими талисманами, шкафы с древними книгами, кухонный закуток, каморка-уборная. Сколько ни отводи глаза врагам, не скроешься. Сундук быстро нашли, выволокли на середину комнаты. Торжествующий вопль солдата слился с отчаянным криком Маркеса: “Не открывать!” Но было поздно. Солдат вскинул крышку. Сундук оказался пуст. Малышки исчезли.
– Ах ты, – Маркес рубанул саблей, голова солдата откатилась к ногам старика, сохраняя на лице выражение радости от находки.
Гилим насмешливо покосился на Маркеса, зверствуй, не зверствуй, девочек не найти, уж об этом старый маг позаботился. Миров много, куда унесли внучек медальон и браслет, никто не догадается. Будет им нелегко поодиночке, но когда-нибудь месть свершится, Гилим в это верил и не боялся смерти. Маркес обтер клинок пеленкой из колыбели.
– Не радуйся, старый дурак. Придворные маги определят, куда было последнее отправление. Я найду твою кровь и под землей. А ты собирайся. Хотя нет, тебя казнят за измену, незачем собираться, – Маркес захохотал, неискренне и злобно. – Но сначала ты выложишь все, что знаешь. Все секреты.
Солдаты поволокли сундук вниз по винтовой лестнице, Гилим замер наверху, дожидаясь, когда солдаты окажутся под ним. В ту же секунду он прыгнул на них. От неожиданности солдаты выпустили свою ношу. Сундук с грохотом покатился по лестнице, крышка открывалась и закрывалась, стирая точки отправлений. Наконец, сундук влетел в стену и развалился на куски.
– Ааа, – взревел Маркес, круша налево и направо своих же солдат.
Он кинулся к Гилиму, но тот не стал дожидаться удара саблей и унизительной участи в камере пыток. Вцепился в ненавистного захватчика и резко перевалился спиной через перила. Полетел в бездну, утягивая за собой врага. Разнесся эхом последний отчаянный крик Маркеса.
Пролог
Спрятав руки в карманах цветастого фартука, старуха ехидно смотрела на усталую молодую женщину на последнем месяце беременности и молчала. Держала у порога, даже в кухню не позвала. Сколько Антонина себя помнила, жили по соседству, столько и фартук этот помнила. А еще недобро прищуренные глаза и тонкие губы. Она тяжело переступила с ноги на ногу, живот тянуло немилосердно, хоть и поддерживала рукой.
Думать про чужой старый фартук в ее положении было глупо. Явиться к матери отвергнутого жениха тоже не самое умное, но деваться было некуда. Свою мать Антонина не знала, да и отца тоже. Росла как трава под присмотром, а вернее без присмотра, пьющей тетки. Год назад тетка умерла. Перед смертью успела признаться, что нашла маленькую девочку, завернутую только в одеяльце, на опушке леса, пожалела, и оставила кроху себе, родных искать не стала.
Кроме узорчатого одеяльца был еще медальон с портретом печальной девушки, но тетка разумно заключила, что красавица в бальном платье не может быть матерью девочки. Имя само появилось в голове, едва тетка взяла малышку в руки – Антина. Когда заикаясь с похмелья, тетка плела в сельсовете, откуда взялась малышка, ей не поверили, а имя Антина отвергли. Антонина еще можно. По-людски.
Никому Антонина этой странной правды не открыла, выбрала остаться племянницей непутевой, но доброй женщины, чем вообще неизвестно кем. Переезжали часто, имуществом и друзьями не обзавелись. Похоронила Антонина тетку, жила себе тихо. Замуж согласилась выйти за соседкиного сына. Соседи тоже пришлыми были, поселились рядом вскоре после них с теткой. Не любила жениха. В город поехала за новым платьем. Да и осталась, встретив на улице веселого темноглазого парня.
– Видел тебя кто? – старуха не желала замечать, что трудно Антонине стоять.
– Нет, я лесом шла.
– Муженек-то твой где, сбежал поди, как пузо на нос полезло. У городских стыда нет.
– Убили его, – Антонина прислонилась к двери, закрыла лицо руками. Перед глазами поплыли страшные картины. Лежащий в крови муж, распахнутые шкафы, разбросанные вещи, книги, сброшенные с полок. – А я, я сбежала.
– Из всего выкрутиться умеешь, – жалеть Антонину старуха не собиралась.
– Мне бы только родить.
– Ни одна еще беременной не осталась.
– Дочка у меня будет. Лушенька.
– Лукерья, значит, – старуха сморщила нос. Сама непутевая и дочке глупое имя придумала.
– Гликерия.
– Прогнала бы взашей, да сына жалко, любит тебя дурак, в каждом письме спрашивает. – старуха вышла в кухню, собрала в тряпицу хлеб, огурцы, кусок колбасы, протянула Антонине. – Вода в сенках.
– Спасибо, – только сейчас Антонина вспомнила, что с утра ничего не ела. О еде разве думаешь, когда страх за горло душит. И за помощью некуда бежать.