(Не) Сокровище капитана

Шнейдер Наталья

Но разве я виновата, что родилась женщиной? Или что просто хотела любить и быть любимой?

Шмыгнув носом, я перелистнула страницы в поисках той, на которой остановилась когда-то. Нет, уже не помню толком, нужно читать все сначала. И карты. Надо в этот раз не пролистывать карты, а как-то попытаться разобраться. Спросить у Блада? Ответит или тоже скажет, что не по женскому разуму?

Едва я вспомнила о капитане, как дверь открылась, и вошел он сам в сопровождении матроса, который тащил мой сундучок. Повинуясь начальственному жесту, матрос поставил его и вышел.

— Не слишком щедры к тебе родители, — заметил Блад. — Всего-то одно платье на смену и никаких безделушек.

Он расстегнул кафтан, бросил на один из сундуков у стены и занялся пуговицами жилета.

— Вы копались в моих вещах?! — возмутилась я.

— Ты же сама сказала, что готова отдать молитвенник. — Жилет последовал за кафтаном, и капитан взялся за галстук, распуская его. — А я предупредил, что мои парни сами все найдут.

Я моргнула, тихо ойкнув. Ни отец, ни братья не позволяли себе появляться перед женщинами дома — не считая прислуги, само собой — без жилета и галстука. Поверх которых в доме обязательно надевался

халат, смотря по времени года — или узорчатый шелковый, или бархатный, а то и вовсе стеганый шерстяной. Видеть полуодетого мужчину мне до сих пор не доводилось.

Он хочет меня оскорбить? Уравнять с прислугой?

— Но в сундуке было нижнее белье!

— И чего я, по-твоему, не знаю о дамском нижнем белье?

Прежде, чем я успела покраснеть, Блад потянул кверху рубаху. Я пискнула и зажмурилась, едва увидев кожу над поясом, перехватившим его талию. Капитан рассмеялся, и от этого негромкого смеха мурашки скользнули у меня по телу.

— Привыкай, сокровище мое.

Когда он успел подойти так близко что между нами словно завибрировал воздух — так дрожит он вокруг шаровой молнии, готовой слететь с пальцев мага. Как и рядом с такой молнией, мельчайшие волоски на моих руках встали дыбом.

— В этих краях довольно жарко.

Да уж, я успела это ощутить, да и сейчас у меня разом вспотела спина и пересохли губы. Но любой маг, владеющий холодом, знает, как надолго остудить воздух в помещении, и капитан — капитан Райт — был так мил, что оказывал мне такую услугу.

— Не морочь мне голову! — возмутилась я по-прежнему крепко зажмурившись. — Можно же охладить каюту!

— Ну так охлади.

От возмущения я даже глаза распахнула, да так и застыла, уставившись на его обнаженный торс. Блад усмехнулся, повел плечами, словно красуясь, под лоснящейся кожей перекатились мышцы.

Нет, здесь в самом деле слишком жарко, кажется, раскалился даже воздух и перестал проходить в легкие. Закружилась голова.

— Ты прекрасно знаешь, что женщинам недоступна стихийная магия, — выдавила я.

Голос почти пропал, отказавшись повиноваться.

Он шагнул ближе, я попятилась было, но за спиной оказался диванчик, на котором я сидела, просматривая книгу, и я весьма неизящно на него плюхнулась. Рука Блада вздернула меня за плечо, дыхание обожгло щеку.

— А я предпочитаю не тратить силы, особенно после боя, когда можно просто снять рубашку. Ты, к слову, тоже вольна раздеться, чтобы не потеть. Мне уже доводилось видеть женщин.

— Да ты издеваешься!

Я попыталась его отпихнуть, но ладони коснулись кожи, ощутили упругое сопротивление мышц, и я, ойкнув, отдернула руки, обхватила себя за плечи. Блад снова рассмеялся — негромко и очень… волнующе. Отступил, и я, наконец, смогла дышать. Капля пота стекла по виску, и я в который раз пожалела, что оставила веер на столе в своей каюте. Там он, наверное, и сгинул.

Блад, меж тем, сдвинул на край стола карты, сунулся в шкаф и извлек оттуда кувшин. Провел над ним ладонью, и внутри плеснула вода. Стенки кувшина мигом запотели. Ага, не хочет он магию тратить, как же. Глядя на мельчайшие капли влаги на глиняных стенках, я поняла, что в горле у меня пересохло окончательно, так, что даже глотнуть невозможно. За кувшином последовала бутылка, тоже мгновенно запотевшая, и два серебряных бокала с эмалевой инкрустацией. Блад плеснул в оба бокала — в воздухе промелькнул фруктово-хмельной запах — долил воды.

— Держи, сокровище мое. — Он протянул мне один бокал, отхлебнул из второго, лукаво улыбнулся, точно говоря: «Видишь, я не пытаюсь тебя отравить».

— Не называй меня так. — Я подавила желание опустошить бокал себе на голову, чтобы остыть.

Отхлебнула слишком много, поперхнулась и закашлялась.

Он в который раз усмехнулся, небрежно опустился на стул и вытянул перед собой скрещенные в лодыжках ноги.

— Видишь ли, в чем дело. — Он снова пригубил вина. — Тебе придется стать моим сокровищем. Иначе для тебя все может обернуться очень плохо.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла я.— Ваш корабль вез живой товар. — Ухмылка слетела с губ Блада, его лицо и голос стали жесткими. — Каторжников, работать в колониях. И сервентов.Сервентами называли людей, которые продавали себя капитанам корабля. За морем, в колонии, капитан перепродавал их фермерам с аукциона. Через пять-семь лет сервент становился свободным, получал от хозяина инструменты и волен был занять столько свободной земли, сколько захочет. Если, конечно, проживет эти пять-семь. И потом сможет защитить свою новообретенную землю от туземцев.Блад не совсем прав — это не то чтобы торговля живым товаром, но очень близко к тому. Меня передернуло. С таким человеком вел дела мой отец? Может быть, и он зарабатывал, продавая каторжников за море, потому что наши земли перестали приносить прежний доход? Арендаторов согнали, чтобы освободить место для овец и продавать шерсть в город, где из нее делали ткань. Но цены на шерсть начали падать, потому что не один батюшка поступил так же. Я не слишком разбиралась в мужских делах — да кто бы мне позволил в них разбираться! — но некоторые услышанные разговоры вносили ясность в происходящее.Я отпила разбавленного вина, пытаясь успокоиться.— Какое это имеет отношение ко мне?— Самое прямое. Ваш корабль казался лакомым куском, а на деле вышел пшик вместо добычи. Перепродавать этих людей я не стану, хотя мог бы.— Потому что сам мог бы оказаться на месте кого-то из каторжников? — поинтересовалась я и ойкнула, сообразив, что лучше бы прикусить язык. Но Блад лишь широко улыбнулся.— Исключено. Меня ждало повешение[ Да, такая казнь практиковалась применительно к государственным изменникам. Вешали не до смерти, вынимали из петли и проделывали все остальное.], кастрация, потрошение, четвертование и, наконец, отсечение головы. От безголового каторжника мало толка.На миг мне захотелось провалиться сквозь землю. Блад меж тем продолжал:— Часть из них напросилась в команду. Те, кто переживет первый бой, заменят погибших в последних стычках.— Ты вот так просто взял в команду каторжников? — не удержалась я. — А если каторжники, оказавшись на свободе, примутся за старое?Он пожал плечами.— Судя по тому, что они умудрились попасться в

Наровле, попадутся и на корабле, и в Дваргоне, куда мы идем. Только ни здесь, ни там агнцев нет, так что я бы поставил не на каторжников. Но лишних людей нужно кормить. А еще при штурме вашего корабля одному парню рассадили плечо почти до кости. Лекарь сделает все, что может, но скорее всего, руку парень потеряет, значит, команде придется компенсировать ему увечье. Смекаешь, к чему я веду?— Дополнительные расходы вместо добычи. А псам нужно бросить кость.— Умница! — он отсалютовал мне бокалом, пригубил, и я сама невольно сглотнула вслед за ним. — Я считаюсь удачливым капитаном, и на мой корабль отбоя нет от желающих. Но капитаном я останусь, только пока будет добыча. Которая, по законам пиратского братства, принадлежит всей команде. Если псов не кормить досыта — они кинутся на хозяина.— Но разве ты не капитан? Разве они не обязаны тебе повиноваться?Он расхохотался, не дав мне договорить.— Это не мальчики-певчие, это матерые головорезы, которые ради золота мать родную ножом пырнут. Я держу их вот так. — Блад сжал кулак. — Но и мои возможности не беспредельны.— Я все еще не понимаю, при чем здесь я. — Я поднесла к лицу бокал, чтобы скрыть задрожавшие губы.Добыча принадлежит всей команде, а из добычи только я. Интересно, они жребий бросать будут или, как тот царь из притчи разрубят на кусочки, чтобы всем поровну досталось? Даже не знаю, какой вариант предпочесть.Может, попросить капитана смухлевать с монеткой или костями, что там они выберут в качестве жребия? Если он один стихийный маг на команду, жульничество, может, и удастся. Только все равно ж расплачиваться придется. При этой мысли щеки запылали, и я торопливо отхлебнула вина, едва снова не поперхнувшись.— Так-таки и не понимаешь, при чем здесь ты? — поинтересовался он.— У меня для этого мозгов слишком мало, — улыбнулась я, похлопав ресницами. — Все же знают, что женский мозг на четверть меньше мужского, так что не говорите загадками. Я все равно не в состоянии их разгадать.— На восемь процентов меньше мужского, — капитан вернул мне улыбку. — Но хорошо, говорю прямо. Или за тебя платит кто-то из твоей родни и ты остаешься моим сокровищем, или становишься сокровищем общим.Он не торопясь приблизился, забрал из моих рук опустевший бокал. Налил еще вина.— Но судя по тому, как скудно содержимое твоего сундука, родители не слишком о тебе пекутся. Похоже, им и на жизнь твою наплевать, иначе приставили бы сопровождающего.Да слава богу, что не приставили, какие бы мотивы у них ни были.— И чем бы мне сегодня помог сопровождающий? Героически сложил голову у моих ног?Блад, точно не услышав меня, продолжал.— За что тебя сослали в монастырь так далеко? Застали с задранной юбкой?— Да как ты смеешь! — вспыхнула я.— Смею. — Его голос снова стал жестким. — Говори правду, чтобы я понимал, на что рассчитывать. Если мы больше месяца прождем ответа, а надежды не оправдаются, плохо будет в первую очередь тебе. Итак, за какую провинность тебя сослали в Новый свет, точно каторжника?В памяти сами собой всплыли руки Джека, шарящие по моему телу, мое неловкое «не надо, пожалуйста» и его горячий шепот «ну что ты, глупышка, это и есть любовь», затем — боль. Его ладонь, закрывшая мне рот, чтобы никто не услышал вскрик.Если это и есть любовь, я готова была смириться и терпеть, только бы он меня любил. Но когда я вернулась в келью из монастырского сада, меня уже ждали. Пятно на черной робе послушницы было едва заметно, но его все же углядели. Мать-настоятельница рвала и метала, забыв о должном смирении: ведь родители отправили меня послушницей в монастырь, чтобы разлучить с Джеком. Почему-то простое предложение не сообщать моему отцу — а ведь я в самом деле пеклась не только о себе, батюшка не погладит по голове и тех, кто не уберег его дочь — вывело ее из себя.— Я не… — Нет, я просто не могу выговорить вслух при мужчине «не смогла уберечь девичью честь». — Я не послушалась. Они не хотели, чтобы мы виделись с одним человеком.— А он оказался настойчив? — ухмыльнулся Блад. — Что же, совсем неподходящая пара?— Батюшка твердит, что да.— А что так? Нищ, как церковная крыса?— Нет! — воскликнула я. — Джек богат и знатен!— А еще наверняка красив, как вестник божий, — расхохотался пират.— Да! Красив, и учтив и…— И преисполнен всяческих достоинств, не то что некоторые. Если он настолько прекрасен, почему твой отец против?— Откуда мне знать? Все, что мне сказали — «не твоего ума дело» и «он тебе не пара».Блад покачал головой.— Беда с юными девами. А ведь на миг мне показалось, будто ты умеешь пользоваться мозгами. Богат, значит. Ты ему дорога?— Конечно! Он сам не раз говорил, что любит меня! — Я вздрогнула от хохота Блада.— Чего только мы не говорим, чтобы получить от женщины… — Он выразительно ухмыльнулся, я залилась краской. — Благосклонность. Насколько ты ему дорога?На глаза навернулись слезы. Как он смеет смеяться над моими чувствами? Над нашей с Джеком любовью!— Дороже жизни!Он постучал пальцами по столу, словно по клавесину.— Смелое заявление. И очень самоуверенное, я бы сказал. Ну что ж, сделаю вид, что поверил. Как полное имя этого прекрасного во всех отношениях молодого человека?— Джек Роджерс.— Роджерс? — Блад подался вперед, ноздри его хищно раздулись. — Граф Брийский?Последние два слова он прорычал. И от выражения лица, и от тона его голоса у меня по спине пробежал холод, невзирая на жару.

Глава 3

— Ты его знаешь? — спросила я.

Глупый вопрос, на самом деле, кто же не знает графа Брийского. Поговаривали, что он — фаворит королевы, но я не верила этим слухам. Люди склонны возводить напраслину на тех, кто лучше них. Кому многое удается.

— Знаю ли я его? — Блад поднялся со стула, и я попятилась как была, сидя, пока не уперлась спиной в стену. Под его взглядом я ощутила себя мышонком, чей хвост прищемила ловушка. Не сбежать, не скрыться, остается только ждать расправы.

— Этот человек меня оклеветал.

Он оказался рядом, вздернул меня за плечо.

— Значит, он сорвал и этот цветок? — Блад улыбнулся.

Если бы он кричал, топал ногами, грозился убить — я испугалась бы меньше.

Собака лает — не кусает, мало разве мне довелось видеть отцовских гневных вспышек? Вот только Блад не кричал и не злился, просто смотрел и улыбался, и под этим взглядом, и от этой улыбки у меня кровь замерзла в жилах. Он больно сжал волосы у меня на затылке, заставляя приподнять лицо.