Не спать! Стихи, сказки, басни

Михалков Сергей Владимирович

Хороший человек

Я познакомить с ним могу — Он целый день на берегу. Мы к морю спустимся с тобой Знакомой мне тропой, И мы сойдем на край земли, Шершавый и рябой. Ты смело на берег ступи И за скалу зайди. Четыре шлюпки на цепи Увидишь впереди. Четыре шлюпки на цепи — Смотри ногой не зацепи! Ты обещаешь ничего Не спрашивать его, Не лезть к сетям и парусам, Ко всем другим снастям. Он все тебе покажет сам, Он все тебе расскажет сам, Как всем своим гостям. А что он может показать? Он может показать, Как два конца каната взять, Морским узлом связать, Как ловят крабов между скал, Которых ты искал, И как в воде держать весло, Чтобы в Стамбул не унесло. Он спустит шлюпку на волну, Из четырех одну, И только

крикнет: «Эй, смотри Воды не набери! Ровней сиди, правей бери, Под солнцем не сгори!» А если шлюпку унесет И ты хлебнешь воды, И если он тебя спасет — Двухсотым будешь ты! Сто девяносто девять раз Он говорил: «Ну вот, Какое дело! Спас так спас! И человек живет!» Постой! Мне кажется, сейчас Он сам сюда идет. К нему я первый подойду, А ты уже за мной… Ты слышишь, как у нас в саду Запахло вдруг волной?

Три Ветра

Три Ветра — три брата По свету гуляли, По свету гуляли — Покоя не знали. Не знали покоя Себе на забаву, Но разные были По силе и нраву. Был младший из братьев И ласков и тих, И был он слабее Двух братьев своих. Он целыми днями На воле резвился, Он пылью дорожной На травы ложился, Сдувал одуванчики, Трогал былинки И в ельнике частом Качал паутинки. И было беспечным Его дуновенье, И было неслышным Его появленье. У среднего брата Работы хватало, Упрямства и силы В нем было немало. Любил потрепать он Бумажного змея И шапку сорвать С головы ротозея. Он дул-задувал, Расходился на воле, И мельницы в поле Пшеницу мололи, Столетних деревьев Качались вершины, На водную гладь Набегали морщины, И парусной лодке Давал он движенье, И было заметным Его появленье. Был третий, был старший Из братьев Ветров В своем удальстве И жесток и суров. Он знойным песком Засыпал караваны, Назло морякам Волновал океаны. И было, как видно, Ему не впервые Ломать, как тростинки, Дубы вековые И, крыши срывая, Врываться в жилища. Его называли Ветрило! Ветрище! Владел им бессмысленный Дух разрушенья, И было внезапным Его появленье. Три Ветра, три брата, Гуляли по свету, Но раз на рассвете Попались поэту. И младшего Ветра, Найдя его в поле, Поэт подчинил Своей мысли и воле: Заставил его Над рекою спуститься, Пройти камышами, Остыть, охладиться, Чтоб людям уставшим, За труд их в награду, Нести на привалы Живую прохладу. И среднему брату Пришлось покориться. Он должен был в путь Над землею пуститься, В пути собирать Облака дождевые, Вести их на юг, За хребты снеговые, В края, где колосья, Зерно наливая, Недвижно стояли, Томясь, изнывая. А старшего Ветра, Последнего брата, Поэт наш осилил Упорством солдата. И, как он ни рвался И чем ни грозился, За братьями следом И он подчинился. Поэт ему дал Направленье, заданье, Вселил в него радостный Дух созиданья И к людям заставил Пойти в подчиненье… Вот так Получается Стихотворенье.

Старый клоун

Умирал в больнице клоун, Старый клоун цирковой. На обманчивых уколах Он держался чуть живой. Знали няньки, сестры знали, Знали мудрые врачи: Положенье безнадежно, Хоть лечи, хоть не лечи! И, судьбой приговоренный, Сам артист, конечно, знал, Что теперь уже бессилен Медицинский персонал. Навестить его в палату Приходили циркачи: Акробаты и жонглеры, Прыгуны и силачи. Приходили, улыбались, Лишь бы только правду скрыть. О житье-бытье негромко Начинали говорить. Он встречал собратьев шуткой, Старой байкой ободрял — Не смешную клоунаду Перед ними он играл. И в последнее мгновенье, В скорбный миг прощальный свой, Он в глазах друзей увидел Свет арены цирковой.

Скворец

Живет у нас под крышей Непризнанный артист, И целый день мы слышим Художественный свист. Еще в полях туманы, Еще роса блестит, А он, проснувшись рано, Уже вовсю свистит. Свистит

не славы ради, Не ради всяких благ, А просто в небо глядя, От сердца! Просто так! Выводит он рулады По нескольку минут… Не требуя награды За свой талант и труд.

Мальчик с девочкой дружил…

Мальчик с девочкой дружил, Мальчик дружбой дорожил. Как товарищ, как знакомый, Как приятель, он не раз Провожал ее до дома, До калитки в поздний час. Очень часто с нею вместе Он ходил на стадион. И о ней как о невесте Никогда не думал он. Но родители-мещане Говорили так про них: «Поглядите! К нашей Тане Стал захаживать жених!» Отворяют дверь соседи, Улыбаются: «Привет! Если ты за Таней, Федя, То невесты дома нет!» Даже в школе! Даже в школе Разговоры шли порой: «Что там смотрят в комсомоле? Эта дружба — ой-ой-ой!» Стоит вместе появиться, За спиной уже: «Хи-хи! Иванов решил жениться, Записался в женихи!» Мальчик с девочкой дружил, Мальчик дружбой дорожил. И не думал он влюбляться И не знал до этих пор, Что он будет называться Глупым словом «ухажер»! Чистой, честной и открытой Дружба мальчика была. А теперь она забыта! Что с ней стало? Умерла! Умерла от плоских шуток, Злых смешков и шепотков, От мещанских прибауток Дураков и пошляков.

Лист бумаги

Простой бумаги свежий лист! Ты бел как мел. Не смят и чист. Твоей поверхности пока Ничья не тронула рука. Чем станешь ты? Когда, какой Исписан будешь ты рукой? Кому и что ты принесешь: Любовь? Разлуку? Правду? Ложь? Прощеньем ляжешь ли на стол? Иль обратишься в протокол? Или сомнет тебя поэт, Бесплодно встретивший рассвет? Нет, ждет тебя удел иной! Однажды карандаш цветной Пройдется по всему листу, Его заполнив пустоту. И синим будет небосвод, И красным будет пароход, И черным будет в небе дым, И солнце будет золотым!

Уточка

На вечерней зорьке Уточку убили, Уточку убили — Метко подстрелили: Лишь одна дробинка В сердце ей попала — За кустом в болото Уточка упала. Как она упала — Клювом в воду ткнулась, Так она лежала, Не пошевельнулась, И ее по ветру Отнесло в осоку. Не нырять ей больше, Не летать высоко. Не нашел охотник Уточки убитой, За кустом болотным Камышами скрытой, Не достал добычи, Зря искал, бранился… Долго над болотом Селезень кружился…

СКАЗКИ

Как старик корову продавал

(Русская народная сказка)

На рынке корову старик продавал, Никто за корову цены не давал. Хоть многим была коровенка нужна, Но, видно, не нравилась людям она. — Хозяин, продашь нам корову свою? — Продам. Я с утра с ней на рынке стою! — Не много ли просишь, старик, за нее? — Да где наживаться! Вернуть бы свое! — Уж больно твоя коровенка худа! — Болеет, проклятая. Прямо беда! — А много ль корова дает молока? — Да мы молока не видали пока… Весь день на базаре старик торговал, Никто за корову цены не давал. Один паренек пожалел старика: — Папаша, рука у тебя нелегка! Я возле коровы твоей постою, Авось продадим мы скотину твою. Идет покупатель с тугим кошельком, И вот уж торгуется он с пареньком: — Корову продашь? — Покупай, коль богат. Корова, гляди, не корова, а клад! — Да так ли! Уж выглядит больно худой! — Не очень жирна, но хороший удой. — А много ль корова дает молока? — Не выдоишь за день — устанет рука. Старик посмотрел на корову свою: — Зачем я, Буренка, тебя продаю? Корову свою не продам никому — Такая скотина нужна самому!

Суеверный трусохвостик

Повесть-сказка

ЗАЯЦ, по прозвищу Трусохвостик, был, как вы, очевидно, догадались, не из храброго десятка. Наоборот, это был самый трусливый и суеверный зайчишка из всех известных нам зайцев. Он верил во всякие глупые приметы, и всегда ему казалось, что с ним что-то должно случиться и он непременно попадет в какую-нибудь беду.

Так оно и случилось.

Самолет, на котором Трусохвостик должен был лететь, вылетал в понедельник, тринадцатого числа. Ни один из суеверных зайцев не рискнул бы подняться в воздух в понедельник, да еще тринадцатого числа! Ведь не зря понедельник считается тяжелым днем, а тринадцатое число — числом роковым. Но делать было нечего: билет на самолет взят и отложить полет по многим причинам невозможно.

Трусохвостик машинально взглянул на номер билета: 2353. Он сложил в уме цифры: два плюс три, плюс пять, плюс еще три… Получалось — тринадцать! Ощущая легкую дрожь в коленках и хвостике, он сложил цифры в обратном порядке: три плюс пять, плюс три, плюс два… Получилось то же самое! Кругом тринадцать.

А когда на аэродроме по радио объявили посадку на самолет № 13–13, отлетающий тринадцатым рейсом, бедный Трусохвостик совсем упал духом.

Заняв в самолете свое место, Трусохвостик огляделся. Далеко не все кресла были заняты пассажирами.