Не такая, как все
Шрифт:
Марисала подняла бровь.
— Если помнишь, в джунглях мы полгода прожили в одной хижине.
Так и было. Три месяца он валялся в постели, изнемогая от ран, и едва понимал, где он и что с ним; оставшиеся три месяца тщетно убеждал себя, что не чувствует к этой девушке, выходившей его, ничего, кроме братской привязанности.
Разумеется, Лайам понимал, как выглядит их сожительство в глазах окружающих. По затерянному в горах селению расползались сплетни. Не желая компрометировать Марисалу, Лайам решил спать снаружи, под
— Я не хочу, чтобы Сантьяго думал…
— Единственное желание Сантьяго — чтобы я обзавелась мужчиной, забеременела, выскочила замуж и поскорее слезла с его бедной старой шеи! Могу поклясться, отправляя меня в Бостон, он надеялся, что ты станешь для меня чем-то больше «опекуна» — если ты понимаешь, о чем я.
Лайам прекрасно понимал, о чем она. Действительно, Сантьяго хотел, чтобы Лайам стал наставником Марисалы — но едва ли наставником в науке любви.
Марисала придвинулась ближе и таинственно понизила голос:
— Я так и представляю, — прошептала она, — как Рафаэль, помощник дядюшки, пробирается ночью к тебе в дом и продырявливает все твои презервативы!
— Марисала! — Лайам залился краской и поспешно отвернулся, чтобы Марисала не догадалась, как подействовала на него ее вольная шутка. Он повернулся к администраторше общежития: — Послушайте, вы уверены, что ничего не можете сделать?
Женщина, уже углубившаяся в другие дела, подняла голову и рассеянно взглянула на него.
— Для студентов, у которых проблемы с общежитием, мы открыли гимнастический зал. Если у вашей подруги есть спальный мешок, она может остаться там на несколько ночей, пока не подыщет себе что-нибудь другое.
— Она — не моя подруга, — возразил Лайам.
Марисала отступила на шаг назад. Почему он так боится, что кто-нибудь сочтет их любовниками? И почему ее это так задевает?
— Я — его подопечная, — объяснила она. — Ну уж нет! — фыркнул Лайам.
Марисала вопросительно взглянула на него.
— Хорошо, какое название ты предлагаешь?
— Не знаю. Только не «подопечная». Слишком старомодно звучит.
— А это и есть старомодно. — Марта повернулась к администраторше, призывая ее в свидетели. — Много ли вы знаете двадцатидвухлетних женщин, у которых есть опекун?
Женщина растерянно заморгала.
— Ну, знаете, у некоторых наших иностранных студентов есть спонсоры или наставники…
— Вот! — Лайам прищелкнул пальцами. — Наставник. Это я и есть.
— Ну нет! — покачала головой Марисала. — Держу пари, Сантьяго имел в виду нечто гораздо более… э-э… многозначительное.
Марисала хотела посмотреть, покраснеет ли он и на этот раз. Никогда она не подозревала, что Лайам — такой… Как это называется по-английски? Такой чопорный. В джунглях Сан-Салюстиано он очень
Может быть, у Лайама есть подруга, которой будет неприятно присутствие Марисалы — даже в отдельной спальне…
Марисала взглянула ему в лицо, пытаясь понять, что стоит за его упорством — и вдруг замерла, пораженная выражением его ясных синих глаз.
— Многозначительное? — повторил он. — Чего ты добиваешься от меня?
Голос его звучал мягко, но от него мороз пробежал по коже, а в глазах, устремленных на нее, полыхал пламень желания. Марисала не раз ловила такие взгляды других мужчин — но никогда так не смотрел на нее Лайам.
— Не дави слишком сильно, cara, — тихо произнес он, — иначе получишь то, чего не ожидаешь. Я — твой опекун, но я ведь только человек!
На этот раз Марисала залилась краской и попыталась скрыть свое смущение шуткой:
— Хорошо, назовем тебя дрессировщиком. Из тех, что дрессируют диких зверей для киносъемок.
Лайам рассмеялся — однако взгляд его остался прежним.
— Пойдем, зверюшка, у меня меньше чем через час важная встреча. Времени в обрез.
Марисала поблагодарила администратора и последовала за Лайамом к машине.
На улице сияло солнце, заливая университетский комплекс ярким, безжалостным светом. Марисале казалось, что рядом с ней, в неподвижном горячем воздухе, все еще звучат слова Лайама. «Не дави слишком сильно, cara, иначе получишь то, чего не ожидаешь».
Марисала села в машину, едва осмеливаясь взглянуть на мужчину рядом.
Матерь Божья, неужели Лайама Бартлетта тоже влечет к ней?
Лайам включил зажигание и плавно выжал сцепление. Наблюдая за движениями его ловких длинных пальцев, Марисала впервые за много лет позволила себе помечтать о том, как эти пальцы прикасаются к ней. Как Лайам целует ее. Сколько раз она мечтала об этом поцелуе!
Он будет таким нежным. Губы его осторожно прикоснутся к ее губам; затем он откинется назад и вглядится ей в лицо своими небесно-голубыми глазами. А потом поцелует снова, нежно, ласково, почти с благоговением лаская ее губы языком…
Марисала знала, что так и будет. Мечта о Лайаме много лет была верной ее спутницей. Именно она помогла Марисале выстоять, когда на землю Сан-Салюстиано опустилась тьма. Но впервые девушка поверила, что мечта ее может стать реальностью.
Может быть — только «может быть», — Лайам чувствует то же, что и она.
Отвернувшись, Марисала невидящим взглядом смотрела в окно. Она ни с чем не спутает тот жар, что сверкал у него в глазах. Этот взгляд поразил ее, даже испугал — но в то же время возбудил. «Я — только человек, — сказал он. — Не дави на меня!» А все эти годы Марисала мечтала о совершенном герое, который будет не «только человеком»…