Не только кимчхи: История, культура и повседневная жизнь Кореи
Шрифт:
После 1630-х гг., когда династия Мин начала терять власть над огромной империей и в итоге погрузилась в хаос гражданской войны, отношения с Китаем стали более сложными. Война ослабила Китайское государство, и в итоге оно не смогло противостоять вторжению кочевников-маньчжуров, установивших в 1644 году власть династии Цин, которая правила вплоть до 1911 года. После ряда внутренних дебатов (и одного государственного переворота) правительство Кореи приняло решение оставаться верным династии Мин, к которой в Корее относились с глубокой благодарностью – ведь в конце XVI века именно вмешательство армий династии Мин сыграло решающую роль в изгнании из Кореи японских захватчиков. Последствием этого решения стали маньчжурские вторжения в Корею в 1627 и в 1636–1637 гг. Маньчжуры заставили корейских королей платить дань своим ханам, а не двору династии Мин, продолжавшему своё существование. Корейцам тогда также пришлось признать, что настоящим повелителем всего обитаемого мира является не представитель династии Мин, а вождь кочевых маньчжурских племён, которые тогда ещё только начинали войну за покорение Китая.
На протяжении нескольких десятилетий сторонники династии Мин продолжали оказывать сопротивление маньчжурам на юге Китая. Тем временем корейцы мечтали об отмщении и даже тайно планировали так называемую северную экспедицию. Этим планом предусматривалось военное вторжение в Китай, которое ставило целью поддержать законную династию Мин в борьбе с варварскими маньчжурскими ордами. Эти планы, однако, окончились ничем: к середине 1680-х гг. маньчжуры установили контроль над всей территорией Китая. Корейскому правительству пришлось вернуться к дипломатии садэ, хотя тайная подготовка к «северной экспедиции» продолжалась ещё несколько десятилетий.
Стоит упомянуть, что маньчжурское завоевание Китая привело к усилению протонационализма корейской элиты: поскольку, подчинившись власти диких кочевников, великий Китай был «загрязнён», интеллектуальная элита Кореи стала воспринимать себя в роли единственного светоча подлинной цивилизации. Корейские интеллигенты стали описывать свою страну как истинный Китай, сохранивший в первозданной чистоте учения великих мудрецов древности. Такой настрой позволял чувствовать интеллектуальное и моральное превосходство в отношениях с внешним миром, и в особенности с маньчжурами. При этом, конечно, приходилось учитывать стратегические реалии и проявлять осторожность, не слишком демонстрируя свои взгляды перед чиновниками империи Цин. Иначе говоря, корейцы, строя отношения с Китаем, держали в кармане ту самую пресловутую фигу, но прятать её приходилось тщательно и глубоко.
С 1640-х гг. сухопутная граница между Китаем и Кореей была закрыта настолько основательно, насколько это позволяли технологии XVII века. Корейцам запрещалось проживать рядом с границей. Патрули задерживали любое гражданское лицо, приблизившееся к границе без надлежащих документов. После задержания проводилось тщательное расследование, и человека, появившегося в приграничной полосе без уважительных причин, ждало наказание. Разумеется, под строгим запретом были как эмиграция из страны, так и иммиграция в неё.
Иностранцы могли въезжать в Корею только в качестве официальных лиц и, так сказать, по казённой надобности, но иногда случались и исключения. Время от времени иностранные суда терпели крушение у корейского побережья. Обычно такое случалось с японскими и китайскими кораблями, но несколько раз подобным образом в Корее не по своей воле оказывались и выходцы из стран Запада. Как правило, корейские власти проводили расследование, чтобы выяснить, нет ли среди членов экипажа шпионов, пиратов или контрабандистов. Если ничего подозрительного не обнаруживалось, моряков или рыбаков высылали на родину – но только в том случае, если они были китайцами или японцами. Выходцам из западных стран везло меньше: предписывалось задерживать их в Корее до конца жизни. Впрочем, государство часто трудоустраивало кого-то из иностранцев на должности технических советников (обычно – по артиллерийской и морской части), и в таком случае жилось им довольно хорошо.
Китайская сторона не возражала против запретительных законов, поскольку, с точки зрения властей Китая, миграция означала уменьшение количества налогоплательщиков. Таким образом, несмотря на географическую близость с Китаем, до 1880-х гг. китайской общины в Корее не было. С другой стороны, если кореец без надлежащего разрешения пересекал китайскую границу, предполагалось, что власти Китая его задержат и экстрадируют. Насколько известно, схема в большинстве случаев работала именно так, как было задумано.
Корейский король и китайский посол смотрят на выступление придворных танцовщиц. Они сидят, как равные, в креслах (король Ёнчжо – слева, посол Акдунь). Китайский посол был единственным человеком в стране, который мог общаться с королём, как с равным по положению. Рисунок придворного художника, 1725 год
Дворец Кёнбоккун зимой. Во второй половине XIX века именно этот дворец служил главной резиденцией корейских королей
Все эти меры обеспечивали достаточную удовлетворённость Китая политикой Кореи. Последняя также придавала большое значение военному союзу с Китаем, подчёркивая, что в том случае, если в Восточной Азии начнутся проблемы, Корея готова отправить на помощь соседу свои войска. После захвата Китая маньчжурами в 1644 году эта постоянно декларируемая готовность была проверена на практике лишь однажды, приведя к первому и пока единственному российско-корейскому военному конфликту. В 1650-х гг. отряды корейских войск сражались на стороне Китая во время так называемого Албазинского конфликта с Россией.
Тем не менее корейские власти осознавали, что правители Китая, появись у них такое желание, могут легко превратить Корею в ещё одну провинцию своей огромной империи. Потому корейское правительство не только клялось китайскому двору в преданности или отправляло своих солдат на Амур воевать с российскими казаками, но и всеми силами пыталось создать образ Кореи как бедной страны, лишённой какого-либо экономического потенциала. Например, в конце XVIII века корейский двор выразил обеспокоенность по поводу обнаруженных в северных провинциях страны месторождений серебра и золота. Тогда в закрытых правительственных документах звучало опасение, что иностранные государства, узнав о существовании ценных природных ресурсов в Корее, нападут на неё. Правительственные документы не указывали прямо, какие именно «иностранные государства» казались потенциально опасными корейскому двору. Однако понятно, что наиболее вероятным (вообще-то, просто единственным) кандидатом на эту роль был Китай.
Итак, отношения между Кореей и Китаем, якобы основанные на принципе садэ, то есть принципе подчинения и, как бы выразились в Европе, вассальной зависимости Кореи, были в целом дружественными, но куда более сложными и неоднозначными, чем пыталась внушить современникам официальная идеология. А как же обстояли дела с Японией, другим соседом Кореи? Об этом мы поговорим в следующей главе.
04
Опасный сосед
1811 г. – последнее формальное корейское посольство в Японию сёгуната Токугава