Шрифт:
Часть 1. Рыбки в мутной воде
Глава 1. Немного истории (про меня)
Итак, мормоны. Просто позор, на что приходится расходовать Интернет-трафик моих работодателей. На поиски информации о мормонах!!! Никогда бы ни подумала, что подобная история произошла со мной. Впрочем, как говорит моя мама, если бы на то была моя воля, я никогда ни о чем не подумала. Ладно, читаю с экрана компьютера статью какого-то американского умника. Место действия – моя драгоценная каторга. Время – начало июня. Просто глупо тратить начало июня на прояснение ситуации с мормонами, а что делать? «В ответ на все возмущенные возгласы общественности, мормоны уверяют, что, во-первых, многоженство не было у них так уж широко распространено».
Всю свою сознательную жизнь я прожила самым что ни на есть банальным образом, не совершив никаких экстремально-выдающихся подвигов. Мама говорит, что ту часть жизни, которая является бессознательной, я тоже не отметила ничем особенным, однако я предпочитаю верить, что хотя бы младенцем я была уникальным. В конце концов, каждый человек имеет право видеть в себе изюминку. Однако при заполнении биографии я могу гордиться, что каждый мой пункт будет соответствовать признанным социальным стандартам. Родилась. Росла. Училась в школе (с переменным успехом). Поступила в институт. В педагогический. Произношу гордо, потому что если не буду верить, что это круто, будет сложно объяснить такой, мягко говоря, неэксклюзивный выбор даже самой себе. Если докопаться до первопричины, она будет крыться в географических показателях. От моей родной улицы Бориса Галушкина до Сельскохозяйственной улицы, где дислоцировались будущие педагоги, было всего двадцать минут пешком.
– Дочка, ты уверена, что знаешь, кем хочешь стать? – спросила меня мамочка, когда я думала только о том, чтобы добиться поцелуя от Сережки из параллельного одиннадцатого класса. Ее вопрос поставил меня в тупик. Мой тупик не явился сюрпризом для моей мамы. Она до сих пор считает, что я постоянно нахожусь в состоянии клинического непонимания происходящего.
– Нет, не уверена, – пожала плечами я.
– Тогда почему бы тебе не пойти на факультет делопроизводства в пединститут около ВДНХ, – предложила мама.
– Почему туда? – уточнила я.
– Это близко к дому, а профессия секретаря всегда прокормит тебя. При твоей легкомысленности это будет большим подспорьем, – весомо аргументировала мама. Я не нашла ничего против. Мама оказалась права во всем, кроме одного. Учиться в институте, где на одного мальчика приходилось пятнадцать-двадцать девочек, было довольно скучно. Приходилось искать приключения на свою голову где-то по дороге из института домой. Много ли приключений можно найти за двадцать минут пешей прогулки?
– В этом институте ужасная тоска! – жаловалась я.
– Зато безопасно, – ставила все по своим местам мама. Угроза моей безопасности пугала маму гораздо больше, чем было нужно для дела. Я все-таки умудрилась пережить за время учебы в институте пару-другую завалящих романов. Ни один из них так и не вышел за рамки разумного, чему очень радовалась мамуля, в отличие от меня. Таким образом, проведя под крылом матери двадцать три года, я не удосужилась (по ее же словам) вырасти и превратиться в сознательного члена общества. Поэтому ей пришлось сдать меня секретарем в добрые руки одного старого знакомого по партийной линии, заведующего кафедрой каких-то немыслимых наук в МГУ. Я натянула костюм, принялась отвечать на звонки и печатать на старой печатной машинке бредовые тексты типа: «тенденции экзистенциального подхода в классификации методик религиозного разделения течений в индуистской конформистской этике». Я не понимала ни слова, однако мама решила, что мое будущее вполне наметилось и пора переходить к плану «Б».
– Теперь ты можешь с чистой совестью сосредоточиться на замужестве, – сообщила она радостную новость, вручая мне подарок на двадцати трехлетие.
– А раньше? – решила удивиться я. – Раньше рано было?
– Раньше ты была еще молода. Ты могла бы наделать глупостей.
– Понятно, – протянула я, разворачивая завернутую в цветастую бумагу книгу о семейной психологии. Надо же, никогда не стремилась наделать никаких глупостей, однако в тот далекий день двадцати трехлетия, глядя на символ «очередного этапа становления меня как успешной личности» (книга для семейной жизни), врученный мамой, мне захотелось немедленно пуститься во все тяжкие. К сожалению, двадцать три года – довольно сложный возраст, чтобы начать учиться курить и пить самогон, слушая гитарный вой подростков в подъезде. Пришлось мне в выражении протеста перед деспотией матери ограничиться красивым бурным романом. Первым романом, к которому мама отнеслась с глобальным неодобрением. Первым, в котором взрослый мужчина, намного старше меня, однозначно не собирался ограничиваться поцелуями в кинотеатре и стихами на лестничной клетке.
– Этот мужчина никогда не сможет позаботиться о тебе должным образом, – отрезала мамочка, когда я представила ей Олега Петровича. Мне было непонятно, что за смысл мама вкладывает в выражение «должным образом». На мой глупый взгляд умелые и искушенные объятия Олега Петровича, а также столь мало изученные мной радости секса уже выгодно выделяли его из невыразительной кучки моих прыщавых институтских возлюбленных.
– Я очень люблю вашу дочь и сделаю все, чтобы она была счастлива, – с достоинством оппонировал он. Мама неодобрительно выслушала его уверения, а вечером принялась докапываться, где это я умудрилась откопать такое чудо.
– Мы познакомились в МГУ. Он приходил, чтобы купить какую-то сложную книжку, которую написал твой этот политический знакомый, – попыталась я переложить ответственность за наше с ним знакомство на маму.
– Так Олег Петрович – научный работник? – с сомнением переспросила она. Любые доводы в пользу моего героя романа она брала под сомнения. Как обидно было теперь признать, что мама была права. Есть в этом что-то неправильное, когда твоя мама лучше, чем ты знает, как тебе жить.
– Нет, он не научный работник. Он – бизнесмен. Но он ОЧЕНЬ образован, с ним ОЧЕНЬ интересно, – отбивалась от прародительницы я. Однако наши с ней противоречия зашли в тупик, главным образом из-за того, что Олег Петрович, постоянно работая над вопросом моего счастья, совершенно не греб в сторону ЗАГСа.
– Дорогая, как это ни ужасно, я женат на женщине, которая ничего не значит для меня.
– Как это? – обалдела я, когда услышала про его ОБСТОЯТЕЛЬСТВА в первый раз. – Почему же ты с ней живешь?
– Мы с ней растим ребенка. Я не могу его сейчас оставить, хотя мы с женой спим в разных комнатах, – трагическим голосом заверил меня Олег Петрович.
– Но это же невозможно. Если ты любишь меня, то ты должен это все как-то решить, – выдавила я из себя. Надо признаться, подобные разговоры я заводила всего пару-тройку раз за всю историю наших с Олегом Петровичем отношений. Я, конечно же, хотела замуж. По-крайней мере, я понимала, что должна бы хотеть, но… Мне было двадцать три, ему – чуть за сорок, я не была расположена думать дальше завтрашней распродажи обуви, а он с удовольствием тратил на меня деньги, так что включать «думалку» я не желала. А зря. В любом случае, если уж я и удосуживалась пригвоздить его к стенке, он легко и не напрягаясь развеивал все мои сомнения.
– Дорогая, ты же знаешь, что я люблю только тебя. Сейчас моей дочери десять лет. В шестнадцать ее характер полностью сформируется и я смогу оформить наши отношения по закону. А пока я ведь всегда рядом, верно?
– Верно, – кивала я, наслаждаясь его взрослой стабильностью и уверенностью в себе. В самом деле, мы с ним жили фактически семьей. Он снимал двухкомнатную квартиру на Юго-Западной, где я была эдакой порхающей с ветки на ветку беззаботной хозяйкой. Два или три раза в неделю он приезжал и ночевал со мной, обычно это были будни. В остальные дни я принимала у себя многочисленных подруг, с которыми мы предавались гаданиям и всякой астрологической чуши, от которой получали неземное наслаждение.