Не убий
Шрифт:
И вот щедро одарившее тебя орденами ведомство благодарит за заслуги и оформляет почетную отставку со скромной пенсией. И ежегодные оздоровительные процедуры за их счет. Но процедуры – не панацея; они всего лишь замедляют развитие болезни. Продлевают агонию. А на операцию, способную меня полностью излечить, накопить из их выплат можно лет этак за сто. А у меня и десяти-то нет, даже с регулярными процедурами. Хорошо, если есть пять.
А я хочу жить. Очень хочу!
Конечно, грабеж – это не лучший способ заработать необходимые мне деньги. Однако обреченные не выбирают. Я решилась. Я готова была идти до конца, без тени сомнений, ибо сомнений у меня давно не осталось.
Осталась
Посадка вышла мягкой и плавной, точь-в-точь в намеченном месте. Скупой на похвалу Волчара, немногословный подтянутый мужик лет сорока пяти с резкими чертами лица, глубоко запавшими темными глазами и изборожденным морщинами высоким лбом, в знак восхищения цокнул языком и кивнул. Гамадрил осклабился и выразил одобрение в своей обычной манере – цветастой нецензурной тирадой. Нервный, щуплый Псих смотрел на меня с вызовом – похоже, он ждал, что я начну ему что-то доказывать, заявлять: «Вот видишь…» Можно подумать, мне это надо!
Волчара тем временем деловито раздавал команды:
– Собираемся. Беретта, готовишь вездеход. Псих, грузишь жратву. Гамадрил, набьешь вездеход пушками под завязку. Кто их, этих местных придурков, знает, мало ли!
– Мало ли – что? – любознательный Гамадрил разве что не приплясывал от нетерпения.
– Ну, в прошлый раз мы тут хорошо покуролесили…
– А зачем под завязку? Ты же говорил, придурки хоть сами из себя здоровенные, а на драку у них кишка тонка. Говорил, любого режь, казни, он тебя пальцем не тронет и сопротивляться не будет, хоть ты у него цацки бери, хоть дурь… – Тут Гамадрил облизал губы, по заросшему мясистому лицу расплылась улыбка, и он закончил: – Хоть бабу.
– Говорил. Но ведь двадцать лет прошло, – Волчара замолчал и помрачнел.
Мы знали, почему он хмурился. После прошлого визита на Самарию Волчара мог бы стать миллионером – за пыльцу давали по пять тысяч гала-кредитов за грамм. Моя месячная пенсия составляла шесть.
Мог бы. Но весь экипаж вскоре после того, как они появились в обитаемой части галактики, повязала полиция – за старые дела. Узнав про наркотик, добавили к имеющимся обвинениям новые статьи, и все получили пожизненное.
Пыльца – уникальный наркотик, и потому ею не могли не заинтересоваться. И полиция, и наркоторговцы обещали условно-досрочное в обмен на информацию. Товарищи Волчары рады были бы выложить все, лишь бы выйти, да только координат планеты ни один не знал. Они тогда поспешно удирали от погони, пилот бросил судно в спонтанный прыжок, выкинувший их в рукав галактики, не нанесенный даже на военные карты. Все уже решили, что там и сдохнут, когда нашли Самарию. А уж как обнаружили пыльцу!.. Координаты запомнил только Волчара, так что ему было чем торговаться, только, в отличие от товарищей, делиться ценной информацией он не спешил. Не знаю уж, какие связи он задействовал, что пообещал, кого подмазал и чем, но его кассация о помиловании все-таки прошла, и, отсидев почти двадцать лет, Волчара вышел. И немедленно собрал команду для повторного полета к Самарии…
– Местность тут дрянь, полно ядовитых тварей, – заявил наконец Волчара. И подытожил: – Да и мало ли что здесь могло произойти.
– Ерунда! – отмахнулся Гамадрил. – Ты ж говорил, колония их хрен знает когда основана, так что они все давно деградировали. Что местные на религии сдвинутые и совсем безвредные, ни бить, ни убивать не могут.
В его голосе проскользнула нотка разочарования. Гамадрил был убийцей и гордился этим; перспектива бескровной операции была ему не по душе.
– И потом, даже если придурки и научились
Джонас
– День настал, – встретила меня на пороге мать. – Тот день, которого я боялась и ждала, настал, Джонас.
Я пожал плечами. Велика беда – настал. Можно в любой момент уйти в Лес и дальше, например на Барсучью Плешь. Так я и сказал матери.
– Мы никуда не уйдем, – она вдруг засмеялась, и мне стало жутко от этого смеха. – Ты понял, сынок? Эти ханжи и святоши, они хотели бы уйти, но не могут, их в лесу растерзают дикие звери. А мой сын может уйти в любой момент. Но ты не уйдешь. Мы с тобой останемся здесь и встретим Людей Дьявола. И я посмотрю, похожи ли они на тех, кто приходил тогда. Я посмотрю, нет ли среди них того, который застрелил твоего отца. Я посмотрю на это, и ты, сын мой, будешь смотреть вместе со мной.
В этот момент зазвонил церковный колокол.
– Иди, – сказала мать. – Иди на площадь. Преподобный будет говорить громко, ты все услышишь.
– Пойдем вместе, мама, – предложил я. – В такой день они не посмеют не пустить нас в церковь.
– Никогда ноги моей там не будет, – вновь рассмеялась мать, и я испугался за ее рассудок. – Я и так знаю то, о чем скажет эта трусливая дрянь.
Мне стало не по себе – так мать еще никогда не говорила. Я повернулся и спешно направился к церкви. Когда я достиг площади, все люди были уже внутри. Я открыл дверь и скользнул в темноту.
– Братья и сестры, – слова Преподобного звучали мрачно и торжественно. – Шесть веков назад здесь высадились наши предки. Здесь они жили, и рожали детей, и уходили на небеса, когда наступал их срок. Все эти годы предки свято чтили все заповеди отца Спасителя нашего, а шестую – в особенности. Никто на Самарии никогда не поднимал руку на ближнего своего, и так было, пока не пришли Люди Дьявола.
Ропот прошел по толпе. Многие из тех, кто помнил Первое Нашествие, были живы.
– Люди Дьявола не чтят жизнь, – продолжал Преподобный. – Они явились, как гости, но прошло время, и они увидели, что сильнее нас. И они забрали себе то, что им не принадлежало. Люди Дьявола забрали всю пыльцу священной вербы – наше благословение, лекарство от болезней и ран. Но этого им показалось мало, и они забрали наши реликвии – привезенные первыми поселенцами изделия из золота и редких камней. А после этого они стали забирать наших дочерей и жен, а кто противился хотя бы словом, того убивали. И они забрали жизнь у многих мужчин. И они забрали честь у многих женщин, и женщины эти не перенесли позора. Так было до тех пор, пока Спаситель в милости своей не повелел Людям Дьявола уходить. И они покинули нашу землю, а теперь вернулись опять. Мужайтесь, братья и сестры, час суровых испытаний вновь настал для нас. Вознесем же молитвы за то, чтобы чужаки, отбирая наше имущество, не отнимали жизни. Попросим же Спасителя заступиться за нас, и жен, и матерей, и детей наших. Аминь.
Я вернулся домой. Речь Преподобного не шла у меня из головы, и я просидел до заката, думая только о ней. Потом лег спать, а проснулся утром от крика. Я вскочил, выглянул в окно и увидел чужаков. Их было четверо, они как раз выходили из дома Винтеров, и крик доносился оттуда. Женский крик. Я стоял и смотрел, как чужаки усаживаются в устрашающего вида машину. Мать подошла сзади и положила руку мне на плечо.
– Они зайдут еще в пару домов, – сказала мать, – и через час или два будут у нас. Им нужна пыльца, Джонас. Ты посмотришь на них и отдашь ее. Ты понял? Ты отдашь им все, что у нас есть.