(Не) верные
Шрифт:
Из машины выходим молча, и рука моментально окунается в плен горячих пальцев, перебирающих мои как тетиву. Эти касания до одури приятны, очень не хочется, чтобы они прекращались, и я, испытывая легкое смущение, накрываю широкую ладонь второй рукой, наслаждаясь близостью. По телу скачут мурашки, а с лица не сползает глупейшая улыбка.
Мне страшно и одновременно очень спокойно, с ним вообще все кажется таким простым. Никаких трудностей, он бы все решил. Любую проблему. Может даже просить бы не пришлось. Только откуда такие мысли, если я вижу человека в первый и, к сожалению, последний
Я вдруг начинаю думать о том, как несправедлива судьба, и что мне бы очень хотелось увидеться со спецназом еще раз. Вот только захотел бы он, будь у него выбор? Ведь переспать с девушкой в первую же ночь —это намек на ее совсем не моральные черты характера, и зачем она такая?
У него же принципы.
Может даже они основались потому, что он сам пережил предательство и считает это постыдной вещью. Скорее да, именно так. В его мимике и жестах нет никакого двойного дна, он говорит лишь то, что думает. Я все это читаю, вспоминая учебники и пары по физиогномике, псевдо-науке, помогающий во многих аспектах работы даже тех же военных.
В свете уличных фонарей рассматриваю темную поросль волосы на предплечье, замечаю ссадины и старые шрамы, которые совсем не портят мужчину. Без них было бы не то.
С грустью веду взглядом дальше, рассматривая с особо скрупулезностью и широкую шею, и дергающийся кадык. С моего ракурса видно не так много, но я замечаю все и даже больше.
Я окунаюсь в широкий размах плеч, цепляюсь за проступающие мышцы, бугрящие под светлой тканью, и с трудом глотая вязкую слюну, наконец-то отвожу взгляд в сторону, подавляя тяжелый вздох. Мне хочется прикоснуться к лицу, провести по шее прямо сейчас, но приходится одергивать себя.
Спецназ периодически оборачивается, словно боится, что я сбегу. Разве это возможно, если рука находится в таком стальном захвате? Без вариантов, Леш, без вариантов.
Я не успеваю даже осмотреться, как меня с силой прижимают к себе, впивая податливое тело в стальной корпус, обжигающий даже сквозь одежду. Мне казалось, что так быть не может. Но вот она я, сгорающая от грубых ласк первого встречного на зло будущему мужу.
Не бывает такого притяжения, сносящего голову и заставляющего терять рассудок на ровном месте. Такое просто невозможно же. Но глотая воздух, выдыхаемый Лешей, я расплываюсь в сильных руках подтаявшим мороженым.
Мы оказываемся в деревянном доме и моментально ныряем в пучину порока, сталкиваясь губами, языками.
Леша всасывает мою нижнюю губу, а затем с силой прикусывает ее, подхватывая меня на руки. От такого напора я теряюсь, цепляясь в широкие плечи, и начинаю неловко ерзать на руках, что удерживают меня буквально за ягодицы, восьмерками придавливая меня к себе.
Ближе. Еще ближе, пока мое оголенное бедро не проезжается по стальной пряжке ремня, заставляющей дернуться.
По телу разливается лава, плотно локализуясь внизу живота, ударяя безумным напором точечно в одно место, от которого импульсами расходится упоительное наслаждение. Я несмело касаюсь лица своего спецназа. Так я мысленно позволяю себе его называть. На сегодня ты мой спецназ.
Мой спецназ. Будто бы у меня над ним точно есть власть. Или я очень хочу в это верить…
Жесткие губы съезжают по скуле, цепляя косточку еще и зубами. Клянусь, мне никогда не было так жарко, как сейчас, чтобы каждая клеточка полыхала и просила большего.
Я прикрываю глаза и стараюсь дышать глубже, но не выходит, потому что слышится щелчок змейки, расстегиваемой так быстро, что начинают закрадываться сомнения в отношении ее целостности.
Плевать. Я сбегу в его футболке.
Алчные поцелуи больше походят на укусы и причиняют слабую боль, смешиваясь с истинным наслаждением. По коже снуют разряды тока, когда платье полностью оголяет меня, показывая стоящую грудь. В тонкую ткань были вшиты чашки, и это позволяло носить его без белья.
—Охуеть, — шепчет Леша и сразу присасывается к груди, одним своим движением вырывая из меня сдавленный крик.
Словно бросило в кипящий чан, а затем в ледяную прорубь. Волосы продолжают липнуть к телу, а проворные мужские пальцы отодвигают трусики в сторону, скользя мозолистыми подушечками по губам вверх-вниз, прокручивая влагу по пульсирующей горошинке. Я задыхаюсь от ощущений и понимаю, что у меня начинает закладывать уши от давления внутри.
По ушам оглушительно бьет пульс, отрезая от реальности, где за несколько минут я превращаюсь в желе.
Мой спецназ совсем не знает, что такое учтивость. Здесь он больше не церемонится, продолжая кусать, лизать, грубо целовать и вторгаться в меня пальцами, языком. Беспощадно, до потери сознания.
И все это время мы стоим, вернее он стоит, а я прижата к нему практически в чем мать родила, в огромном холле, где всюду развешаны шкуры зверей и пахнет деревом и сандалом, но это я начинаю понимать не сразу. Он сотворяет со мной все это, даже не уложив на кровать…
Обжигающие касания оставляют на теле нестираемые следы, словно меня стараются пометить, оставив неискоренимое напоминанием о нашей встрече.
Мы сталкиваемся лбами, мутным взглядом впиваясь друг в друга. Кажется, что в его глазах сейчас разливается лава, совершенно точно он на грани того, чтобы не дойти больше никуда. И не доходим.
Рывок, и я уже лежу на мягком ворсе, не догадываясь даже на чем, это не ковер. Неужели…шкура? Спиной тону в ее мягкости.
Задыхаясь от эмоций, пытаюсь дышать, несмотря на поцелуи, что точно мешают мне сохранять разум, несмотря на придавившую плиту, распластавшую по мягкой поверхности. Мужское дыхание оседает на коже особым видом трепета.
Жадные пальцы снимают белье, не прекращая ласкать губы, вынуждая меня слегка сдвигать ноги от неловкости, на что в ответ действует равное противодействие. Пятерня тут же отодвигает их так, что теперь я обхватываю широченные бедра. Леша фиксирует их, а сам начинает стягивать майку, оголяя то, при виде чего у любо девушки пропал бы дар речи.
В какой-то момент кажется, что это все нереально, и я тяну руку к косым мышцам, утопаю в кубиках пресса, дрожащими пальцами прикасаясь к слегка влажной коже. Теперь без верха он снова ложится на меня, прикасаясь своей грудью к моей, протираясь по соскам особенно грубо, без намека на нежность.