(Не) влюбляйся
Шрифт:
— Я бы послушал что-то восточное, — метательное протягивает Роберт.
— Да погоди ты, Роб, — обрывает его Ланка. Впивается беспомощным взглядом в костер и перебирает пальцы, словно раздумывая, какую выбрать песню? — Наша мажорка, наверное, только зарубежку знает? Русские песни не для нее. А уж русские народные она и не слышала.
— Такая подойдет? — отвечает Злата и затягивает куплет.
Что стоишь, качаясь, тонкая рябина
Головой склоняясь до самого тына?
А через дорогу, за рекой широкой
Так же одиноко дуб стоит высокый
Кабы мне, рябине к дубу перебраться?
Я
Тонкими ветвями я б к нему прижалась
И с его листвою день и ночь шепталась
Но нельзя рябине к дубу перебраться
Знать ей, сиротине, век одной качаться
Шо стоишь, качаясь, тонкая рябина
Головой склоняясь до самого тына?
Ее нежный высокий голосок льется по воздуху и ласкает слух. Будоражит душу и заставляет сердце биться чаще. По коже проносится толпа мурашек, когда я смотрю на поющую девчонку. Радость и боль… Счастье и скорая разлука… Как же нам быть, господи? И почему мы встретились так не вовремя? Золотко прикрывает глаза, отдаваясь пению, а я обвожу взглядом ребят — парни восхищённо пялятся на Злату, девчонки приоткрывают рты от удивления. Даже Ланка ошарашенно молчит, позабыв о своей неприязни.
— Браво! — орет Роб мне в ухо. — Злата, это было крышесносно. Теперь мы знаем, кто будет развлекать нас по вечерам.
— Круто, Златка. Где ты научилась так петь? — вторит ему Игорь.
— Я с детства пою и танцую. Сначала родители заставляли, а потом я втянулась.
— Умница, — шепчу ей в ухо, когда моя девочка возвращается на место.
— А теперь очередь Никиты тянуть карточку, — переключается на меня Ланка. Она еще не отошла от потрясения, но упорно пытается сделать вид, что ничего не случилось. Хотя я-то ее давно знаю — бледность ее щек не скрывают даже пляшущие тени от костра.
— Мне досталась правда, — говорю я, читая криво нацарапанный Робертом текст.
— Ты любишь Злату? — опережая участника, который должен задавать мне вопрос, выпаливает Лана.
Что я должен ответить? Признаться своей девчонке в любви при всех, лишив романтического момента? Выставить наши отношения на всеобщее обозрение?
— Нет, — отвечаю твердо.
Наконец, на лице Ланы появляется искренняя радость. Она довольно потирает руки и передает бразды правления другому. Ну а почему нет? Добилась своего, теперь можно и отдохнуть.
На вопрос отвечает мой скромник Степка, потом очередь настигает Зою — Роберту все-таки удается заставить девчонку согласится мыть посуду вместо Златы.
— Снова я? — спохватывается Злата, вытягиваю карточку дрожащими пальчиками. — Правда.
— Злата, ты будешь скучать, когда Никита уедет? — детский вопрос, наивный, но Степка задает его, несмотря на мое недавнее ультимативное «нет».
— Да, буду, — без раздумий отвечает девчонка.
Так тебе и надо Никита. Она не побоялась выставить свои чувства напоказ. А ты струсил… Перед какой-то там Ланой, давно влюблённой в тебя и парнями. Слизяк и трус, вот ты кто.
— Давайте выпьем, что мы зря брали настоящее вино? — предлагает Роберт. — И тарелки свои тяните, сейчас каждому положу ужин.
Я чувствую, как изменилось настроение Золотко. Она улыбается и общается с девчонками и моим любопытным
— Спасибо, Роберт, это было очень вкусно. Спасибо, девчонки, салат просто пальчики оближешь. Если позволите, я пойду в душ, пока вода не успела остыть. А потом вернусь и еще что-нибудь спою.
— Иди, Злата, мы тебя ждем. За буйки не заплывай! — блещет остроумием Роберт, а я провожаю девчонку тоскливым взглядом.
Глава 17
Злата
«Нет, нет, нет…», — признание Никиты ранит душу, как острое лезвие. Кажется, от нее уже и не осталось ничего… Пепел костра или унылое трепыхание раненых крыльев. Я с трудом сдерживаю истинные эмоции, пряча их за маской учтивости и дружелюбности. Смеюсь, нахваливаю стряпню Роба, общаюсь с девчонками, почти физически ощущая сердечную боль. Как же тяжело… И ведь знаю, что Никита уедет, а мы расстанемся. Так почему его порывистое признание я воспринимаю так остро? Ну не любит он меня, и хорошо. Радуйся, Златка, что отделалась малой кровью.
Подхватываю рюкзак, лежащий в общей куче, и бреду в душ, если так можно назвать зловещую конструкцию, виднеющуюся в темноте. Синий огромный бак неуклюже стоит на высоких металлических подпорках, а стенами служат толстые клеенчатые занавеси. Поворачиваю рычаг и становлюсь под теплые струи. Только бы не расплакаться… Еще не хватает проявить перед этой выдрой Ланой свою слабость. Выжимаю мокрые волосы, надеваю чистое белье, белый длинный сарафан и выхожу из кабинки, чуть не столкнувшись нос к носу с Никитой.
— Ой, а ты здесь откуда? И ты… мокрый.
С его головы капает вода, а в больших карих глазах отражается луна. Сердце пропускает удар от волнения и любви… Тяжело тебе будет, Златка. Забудешь ли ты его глаза? Улыбку и ямочку на щеке, прикосновения больших горячих ладоней.
— Я в море купался. Вода теплая. Не хочешь посмотреть на качели? Говорят, там красиво. Виден обрыв и ветер воет так, словно разговаривает. Кажется, в нем обрывки слов, песен, звуки музыки, шум дождя.
— Ты так красиво говоришь, — улыбаюсь, ловя его блестящий взгляд. — Идем.
Никита берет меня за руку и ведет к обрыву. Ветер треплет полы длинного сарафана и мои распущенные волосы, а вместе с ними и мое сердечко трепыхается в груди как глупая бабочка.
Никита садится на качели и притягивает меня к себе. Сажусь к нему на колени, даже через одежду чувствуя, как сильно бьется его сердце.
— Золотко, — шепчет он и гладит мое лицо ладонями. — Злата…
Не знаю, что будит во мне смелость — его возбужденный взгляд или слова, слетающие с губ, горячие касания ладоней или частое взволнованное дыхание. Я разворачиваюсь и сажусь на Никиту верхом. Припадаю к его губам и жадно целую. Пью его и не могу напиться… Мы целуемся, не жалея губ, так, что становится больно. Никита замирает, словно раздумывая, остановиться или переступить черту. Часто дышит, упираясь лбом в мой лоб, а потом толкает в пропасть нас двоих… Поддевает края моего сарафана и ползет ладонями по бедрам, стягивает белье и спускает с моих плеч лямки…