Не воскрешайте меня!
Шрифт:
Но директор не замечал моих впечатлений. Напротив, он ликовал все более и более.
— Хотите поговорить с ней? — спросил он меня. — Она не может нам отвечать, но все слышит.
Взяв телефон, он спросил по-французски:
— Здравствуйте, мадам де Ланкло!
Лежащая женщина открыла глаза —
— Что это? — спросил я. — Она жалуется, что не может говорить?
— Нет, — возразил ассистент, — она просит есть.
Я готов был бежать из института. Мне казалось, что я видел достаточно. Но директор теперь уже сам не отпускал меня.
— А наш третий объект? Вы не хотите взглянуть на него? О, это один из самых смелых экспериментов!
Необходимо было согласиться. Я подошел к клетке № 3. На ней была надпись: «Иуда Искариот [2] . I век н. э.». Директор задыхался от торжества:
— Подумайте, какой триумф науки! Нас отделяют две тысячи лет, и восстановление достигнуто, достигнуто!
2
Один из апостолов мифического Христа
Занавески сдернуты, клетка освещена. Перед нами черноватая груда вещества, в которой лишь с трудом можно различить человеческое лицо, руки, туловище, ноги… Эта груда колышется, двигается, трепещет.
— Восстановление несовершенно, — торопится заявить директор, — но ведь две тысячи лет!
Он передает мне трубку телефона. Я подношу к уху и слышу не то стон, не то хрип.
— Что это? Он тоже просит есть?
— Нет. Он так целые дни стонет, когда в сознании, непонятно почему. Может быть, что-либо неправильно восстановлено во внутренних органах. К тому же ведь биография Иуды нам известна далеко не во всех подробностях…
Я не слушаю дальше. Я почти бегу из лаборатории. Скорее, скорее на волю, к живым людям!
Когда я прощался, благодарил директора и ассистента за их любезность и предупредительность и выражал, как того требовала вежливость, свое изумление и свой восторг перед великим торжеством науки, оба члена института наслаждались моими словами как должной данью. Если бы я зажег ладан и воскурил благоухание перед директором, как перед иконой, он, вероятно, не удивился бы, но на самое прощание я сказал:
— Однако у вас в институте недостает одного отдела.
— Какого? Мы всегда готовы расширять наше дело. О, оно только еще начинается! Перед ним грандиозные перспективы!
— Несомненно, несомненно. Поэтому-то и необходим тот отдел, о котором я говорю.
— Какой же это отдел?
— Отдел приема прошений от тех лиц, которые заживо пожелают поставить условием, чтобы Теургический институт никогда не восстанавливал бы их своими методами. Я по крайней мере буду первым, кто подаст такое заявление. Убедительно прошу вас меня научными способами НЕ ВОСКРЕШАТЬ!
1918 год.