Не возжелай мне зла
Шрифт:
— Ладно. — Во рту пересохло, я беру стакан Лорен с остатками сока и делаю глоток. — Это случилось во время моей стажировки. К нам в отделение перевели маму Эмили, она была беременна. Я ухаживала за ней. Я уже сказала, что настоящее имя Эмили — Кирсти, она еще не родилась, и мама ее очень болела. Рак мозга.
— Погоди! — перебивает Лорен. — Эмили и твоя Кирсти — разные люди, потому что мама Эмили совершенно здорова. Она учительница в начальной школе.
— Нет, радость моя. Это все неправда. Эмили — это Кирсти, и ее мама умерла восемнадцать лет назад.
Лорен отодвигается, по лицу видно, что она о чем-то размышляет, пытается найти зацепку, чтобы опровергнуть мои слова.
— И когда Кирсти родилась, ты там работала? — спрашивает Робби.
— Да. Ребенка принимала не я, но я работала в нейрохирургическом отделении, где лежала Сэнди, мать Кирсти.
— Значит… — Робби смотрит в угол, размышляя. — И что заставило Эмили или как ее там, Кирсти… Что заставило ее нас преследовать?
— Я совершила страшную ошибку, — говорю тихо. — И Кирсти узнала об этом из дневника отца.
— Когда ухаживала за ее матерью?
— Да.
Робби смотрит в потолок, думает. До него доходит прежде, чем до Лорен, я вижу, как на лице его проступает страх.
— Господи, мама. Ты как-то навредила ее здоровью?.. Неужели она умерла из-за тебя? Что ты молчишь?
— Да, ты правильно понял. Из-за меня она преждевременно умерла. — По моим щекам текут слезы, я вытираю их рукой. — Это был несчастный случай, и ее мать…
— Что? — Лорен встает — тарелка летит с ее колен и разбивается вдребезги, так громко, что Бенсон с визгом шарахается в сторону. — Ты убила мать Эмили?
— Мать Кирсти. И это был…
— Господи!
Лицо Лорен мучительно морщится. Совсем недавно в зеркале на меня смотрело точно такое же лицо. Это было мое лицо. Наверное, жизнь ей кажется теперь такой беспросветной, что она даже плакать не может.
— Так ты убийца?
— Лорен, дай мне все объяснить.
— Я не хочу ничего слышать! — пронзительно кричит она, отталкивает меня и бежит наверх.
Она задыхается, шаги ее бухают по ступенькам. Дверь хлопает с такой силой, что сотрясается дом.
— Лорен! — Стою перед лестницей, зову ее. — Прошу тебя, спустись, давай спокойно поговорим.
Ответа нет.
— Лорен, ты слышишь? Пожалуйста…
Ответа нет, я по опыту знаю, что зря трачу время. Пусть немного успокоится, все обдумает, и тогда можно будет поговорить. Она сама должна захотеть.
А пока надо разобраться с Робби. Он не настолько потрясен, но и у него руки трясутся, смотрит настороженно, даже испуганно, словно у меня вдруг выросла вторая голова.
— Вот это да, мама… Черт побери… Ведь это ужасно.
— Я знаю, сынок.
— Как это случилось? Почему мы не знали? А что… — Он недоверчиво крутит головой. — То есть… У тебя в связи с этим были неприятности?
— Нет, больших неприятностей не было. Хотела бросить медицину, но руководитель убедил меня не делать этого, а извлечь урок из своей ошибки.
Бенсон, встревоженный поднятым шумом, прыгает мне на колени, и я принимаюсь гладить его.
— Я собиралась все рассказать, когда вы станете постарше. Тем более если бы кто-нибудь из вас выбрал профессию врача. Врачебные ошибки, чреватые смертью больного, встречаются в нашей практике чаще, чем можно себе представить.
— И как это произошло?
— Я по ошибке дала лекарство, на которое у нее была аллергия.
— А так она бы выздоровела? Или…
— Она была неизлечимо больна. Рак мозга, она умерла бы. Но факт остается фактом, из-за меня она умерла раньше.
— Господи! — Руки его уже не дрожат, но коленки все еще подпрыгивают, глаза широко раскрыты и каждые две секунды моргают. — А папа знает?
— И папа, и Лейла с Арчи. Для меня это была большая трагедия, я не сразу пришла в себя, но тогда я тоже ходила беременная, ждала тебя, и сделала все, чтобы успокоиться и больше не думать об этом.
У меня снова текут слезы. С детьми все оказалось тяжелей, чем я думала. Мне одновременно и стыдно, и жалко — жалко себя, жалко их, остается только надеяться, что наши отношения не испортятся, особенно с Лорен, которая еще слишком мала, чтобы понять, как сложна бывает жизнь.
— Мама… — Робби подходит и обнимает меня. — Не расстраивайся, слышишь? Ты же не плохой человек. Всякий может ошибаться. Тебе просто очень не повезло.
Он прижимается ко мне, укачивает меня, и я молчу, тронутая его участием.
Когда слезы высыхают, мы идем наверх, чтобы попытаться вытащить Лорен из спальни. Но она вставила в ручку двери стул и отказывается со мной разговаривать, поэтому я предоставляю действовать Робби, а сама спускаюсь вниз: у меня еще куча неглаженого белья. Чтобы не было так тоскливо, включаю радио. Но раньше звоню Лейле, надеясь, что она найдет часок и заскочит ко мне. К телефону подходит Арчи, говорит, что ее нет дома, поехала куда-то с невестками и, скорее всего, вернется поздно. Придется разговор по душам отложить до завтра, до обеденного перерыва, не лучший вариант, конечно, но, если позволит погода, можно пойти погулять, посидеть на скамейке в парке. Надо обсудить с ней последние события, иначе эти треволнения меня совсем доконают. У Лейлы есть удивительная способность спокойно и трезво смотреть на вещи, что бы ни случилось. У нее всегда найдется разумный совет, и сейчас она мне нужна как воздух.
Робби спускается вниз около десяти, сообщает, что Лорен в конце концов открыла ему и сейчас в постели.
— Она здорово расстроена.
— Как думаешь, стоит пытаться поговорить с ней?
— На твоем месте я бы не торопился, — говорит он, обнимая меня. — Ты же ее знаешь, мама. Нагородит черт знает чего, а потом на попятную.
— Для нее это сильное потрясение.
— Да. — Он ставит локти на стол и шумно вздыхает. — Бред какой-то. Я знаю Эмили уже чуть не год и понятия не имел, что она… темная лошадка. — Он снова вздыхает. — Ладно, пойду спать. Утро вечера мудренее. До завтра, мама. — Целует меня в щеку.