Не возжелай мне зла
Шрифт:
— Я стянула у вас кое-какие рецепты.
— Что?
— Когда в тот вечер была у вас в доме, стянула несколько бланков.
— Зачем?
Сует руку в свою холщовую сумку, достает зеленую бумажку, передает ее мне. В наши дни бланки мы печатаем прямо в отделении, но у нас всегда есть несколько готовых для срочных вызовов. Этот рецепт выглядит так, будто выписывала его я. Не трудно догадаться, откуда он у нее: докторский саквояж всегда стоит в прихожей возле двери. В прошлую пятницу, забравшись к нам в дом, она прекрасно знала, что мы ушли на церемонию награждения и вернемся нескоро, что у нее куча
— Я все разузнала, — говорит она. — Пошла в аптеку, спросила, как правильно пишут рецепты. Сказала, что у меня роль в театре такая, нужно уметь. И мне поверили, даже удивительно. Все рассказали. Потом несколько дней училась копировать вашу подпись. И все получилось, как видите. Что скажете, доктор Сомерс? Пойдет такой рецептик?
— Ловко сработано, — говорю я и кладу бланк на стол. — Только не вижу в этом никакого смысла.
— Это так, на всякий случай. Послушайте, я вовсе не хочу погубить вас. Я просто хочу, чтобы люди увидели, кто вы есть на самом деле. Жаль только, нет машины времени, чтобы вернуться в тысяча девятьсот девяносто третий год, есть только факт, что моя мать умерла и причина ее смерти — вы.
— Не понимаю, какое отношение к смерти твоей матери имеют эти рецепты.
— Я же сказала, на всякий случай. Я долго думала, как устроить, чтобы все было справедливо, и мне пришла в голову одна мысль.
— И какая же?
— За последние девять месяцев в «Эдинбургском курьере» про вас напечатали три хвалебные статьи на всю страницу. Я хочу, чтобы вы встретились с журналисткой, которая их сочинила, как ее зовут, Кэрис Блейкмор, кажется? И поведали ей все, открыли, так сказать, свое подлинное лицо.
— Ты хочешь, чтобы я рассказала Кэрис, как умерла твоя мать?
— Да. Во всех подробностях. Как она умерла и почему, что стало с моим отцом и со мной тоже. Пусть люди увидят, что вы у нас далеко не ангел.
Интересно, чем это аукнется моей карьере. Буду работать, как работала. Кое-кто из моих пациентов впадет в шок, конечно, но многие просто отмахнутся, мол, все это было давно и неправда. Впрочем, центр реабилитации… Да, тут совсем другое дело. Мы получаем финансирование от частных лиц, и мой профиль таков, что нужно иметь безупречное прошлое, иначе некоторые спонсировать мою работу откажутся.
— Нет, на это я пойти не могу, — отвечаю я. — Негативная публикация поставит под угрозу наш центр.
— А у меня есть еще два рецептика, точно такие же, тоже ждут своей очереди. Оба выписаны на имя Тесс Уильямсон.
— И что? — пожимаю я плечами. — Я скажу в полиции, что ты украла бланки и подделала мою подпись.
— Именно это мне и надо. Тесс скажет, что вы заставили ее вступить с ней в сговор, потому что наркотики нужны вам самой.
— Кому, по-твоему, в полиции поверят, Тесс или мне? — усмехаюсь я.
— Еще не известно. Помните ребят, которые живут в моей квартире? Они мне кругом должны. Смерть матери имеет свои положительные стороны: она оставила мне страховой
— Никто не поверит, что я принимаю наркотики.
— Почему? Люди верят слухам, такова их натура. Они знают, что многие начинают принимать наркотики, когда у них неприятности. А вы как раз недавно развелись. Вам трудно смириться с этим, вы страдаете. По вечерам чаще всего сидите одна. Вы не единственный врач, который попал в зависимость от запрещенных препаратов. — Глаза ее буквально сверлят меня. — Я ведь давно наблюдаю за вами. Для вас нет ничего важнее в мире, чем ваша семья и ваша работа, а ведь и то и другое серьезно пострадают. Я сумею посеять сомнения, сумею показать, кто вы есть на самом деле, и ваш тщательно выстроенный мирок рухнет. Лорен уже считает вас лгуньей. А дальше будет еще хуже, я вам обещаю.
Лежащий на подстилке у моих ног Бенсон, видимо, чувствует между нами напряженность, прыгает на диван рядом со мной и глухо ворчит.
— Да, дорогой, и я того же мнения, — говорю я, а сама наклоняюсь к этой девице, так что между нами остается не больше дюйма. — Вон из моего дома.
Кирсти улыбается:
— Лорен, считайте, вы уже потеряли. Она больше никогда не будет вам верить.
Бенсон рычит чуть громче, Кирсти встает:
— Даю вам время до вечера. Свяжитесь с этой журналисткой. Статья должна выйти на следующей неделе, и тогда мы с матерью… Мы будем с вами квиты. Хорошенько подумайте, доктор Сомерс. Разумеется, вы можете защищаться, но помните: грязь — липкая штука, вовек не отмоетесь. — Она уходит, громко хлопнув дверью.
— Господи! — только и могу произнести я и, уперев локти в стол, тру пальцами лоб.
Да, за последние девять месяцев Кирсти часто бывала у нас в доме, она прекрасно усвоила, что дети и работа — это все, что у меня есть в жизни. Но ей, скорее всего, неизвестно еще кое-что: ее угроза для меня опасна вдвойне, ведь Фил домогается совместной опеки над детьми. К запрещенным препаратам я не имею никакого отношения; если бы имела, Фил немедленно этим воспользовался бы как свидетельством моего недостойного поведения.
А что говорил мой адвокат по телефону? В двух словах, что суд может пересмотреть соглашение об опеке только в том случае, если я не обеспечиваю детям надлежащего ухода. Хотелось бы верить, что Фил не начнет против меня беспощадной войны, но я не могу позволить себе рисковать. Я знаю, если он почует, что я где-то оступилась, что у меня есть уязвимое место, то немедленно этим воспользуется, и я потеряю право опеки над Лорен.
Разумеется, любой специалист почерковед легко определит, что моя подпись подделана. И Тесс тоже, если на нее как следует надавить, признается, что к этим рецептам я не имею никакого отношения. Я знаю, Кирсти способна заставить своих дружков оговорить меня, но если они выступят против врача с безупречной репутацией, кто им поверит?