Не все трупы неподвижны
Шрифт:
— А как она появилась в приюте?
— Полиция задержала её в порту. Девочка была истощена, напугана, не помнила своего имени. Её доставили к нам. Здесь Кассандра понемногу пришла в себя и однажды вспомнила, кто она такая. Пришла ко мне, назвала себя, сказала, что она из Сета, попросила сообщить родителям. Я узнал, что семья Кассандры недавно переехала в Лурд. Позвонил им и договорился, что привезу беглянку домой.
— Они были рады?
— Ну, разумеется. Я разговаривал с мсье Франсуа, отцом Кассандры. Он очень разволновался, когда узнал, что дочь нашлась.
— А что Кассандра делала в приюте, пока память к ней не вернулась?
— С другими ребятами она не общалась. Держалась особняком. В свободное время сидела за компьютером. Играла, наверное. Бегала по утрам в парке, слушая в наушниках немецкую группу «Раммштайн». Кассандра обожала «Раммштайн». Как-то я спросил её: «Для чего ты бегаешь? Как ни старайся, ты не сможешь сохранить молодость, ведь Господь решил, что люди должны стареть и умирать». Знаете, что она мне ответила?
— Что?
— «Я бегаю не ради будущего, а ради настоящего».
— У вас есть фото Кассандры?
— Конечно. Мы фотографируем всех наших воспитанников для личного дела.
— Можно посмотреть?
Отец Гранмер долго роется в своём неисчерпаемом столе и, наконец, достаёт тонкую папочку.
— Вот, смотрите.
Он протягивает мне заполненный формуляр с маленькой фотокарточкой, наклеенной в углу. На снимке хмурится худенькая девочка с длинными каштановыми локонами, падающими на грудь. Под большими зелёными глазами залегли глубокие тени.
— Странно, но сейчас у Кассандры рыжая копна и голубые глаза.
— Нет ничего странного. Девочка ходила в парикмахерскую. Я сам купил ей золотистую краску для волос. Она захотела сменить имидж. В знак окончания бродячей жизни.
— А цвет глаз?
— Кассандра стала жаловаться, что плохо видит. Я свозил её к окулисту. Он проверил зрение, нашёл небольшую близорукость и выписал рецепт на очки. Кассандра попросила вместо очков контактные линзы голубого цвета. Я не видел причин, чтобы ей отказать. Она и без того несчастный, измученный ребёнок, нуждающийся в понимании и покое.
Теперь мне ясно, как зелёноокая стала голубоглазой. Болотная лягушка превратилась в девочку-эльфа. Противная маленькая лгунья! Я злюсь?
— Родители-то её узнали?
— Разумеется, узнали. Отец во всеуслышание благодарил Господа за милосердие к ним, мать прослезилась.
Наш разговор длится ещё долго. Что ж. Теперь многое стало гораздо понятнее. Поблагодарив отца Гранмера, собираюсь уходить. Пожимая мне руку, управляющий неожиданно произносит:
— Знаете, мсье Росс, мне никак не даёт покоя выговор Кассандры. Или я чего-то не понимаю, или она вообще не из Сета. Во французской речи Кассандры присутствует тот же северо-восточный лотарингский диалект, как и у Гутентага. Нет ни малейшего влияния здешнего провансальского языка, зато слышен слабый немецкий акцент.
Выбираюсь из хаоса тесных улочек обратно на набережную, устраиваю себя на лавочке в тени пальмы, издалека любуюсь красавцами «Седовым» и «Крузенштерном». До встречи с Жаном у меня есть достаточно времени, чтобы обдумать полученную от отца Гранмера информацию. Очевидно, что Пауль Гутентаг шёл по следам мнимой Кассандры. В пятницу он побывал у Жискара Камбрэ, в субботу утром в приюте. От отца Гранмера детектив узнал, что самозванка находится в Лурде, поздно вечером добрался на такси до «Галльского петуха», там умер и таинственно исчез. От человека остался только зонт с пёстрым узором. Но зачем Гутентаг искал обманщицу? Действовал ли он по собственной инициативе или его кто-то нанял? И почему детектив именно из Пирмазенса? Я же видел, как вздрогнула мнимая Кассандра, когда я произнёс это название. Неужели все волосы растут оттуда? Возможно, и моя милая девочка-эльф родом из Пирмазенса? Немка, а не француженка. Но если она самозванка, то почему родители Кассандры её тут же не разоблачили? Семейство Камбрэ не узнало собственную дочь? Впрочем, Анибаль сказал мне, что это не она. Фантом. Мертвец. Почему мертвец? Откуда дефективный знает про утопленницу, выловленную рыбаками в море?
Вспоминаю свою безумную ночь с девочкой-хамелеоном. Нет, мертвецом её назвать нельзя. Страстная натура. Невероятное сочетание невинности и опытности. А по факту просто шлюха! Или я не прав? Как там метко заметил отец Гранмер? Понимание и покой? Хорошо сказано. Я бы тоже предпочёл понимание и покой, если бы не грубый толчок в спину, сбросивший меня в ледяную воду.
Сижу, набираю полную грудь солёного ветра, поглядываю на набережную. Кстати, катамарана не видно. Видимо, капитан Камбрэ катает идиотов. А чем сейчас занят отец Гранмер? Выручает из беды очередную заблудшую овцу из стада Христова? Вот ведь добрая душа! Это вам не Жискар. Настоящий морской волк не помог своей племяннице, когда та прибежала к нему, просила спасти, умоляла, плакала. Ребёнок стоял на коленях. Беззащитная маленькая девочка. А этот мерзавец равнодушно отвернулся. Равнодушие — ровная душа. Интересно, из какого сырья говнякают такие ровные души? Барабаню пальцами по лавочке. На моём тайном языке это означает: «Перестань! После инсульта ты стал слишком чувствительным».
Чтобы больше зря не морализировать, отрываю себя от лавочки и отправляю на поиски какой-нибудь забегаловки, где можно недорого поесть. Да и кислятину отца Гранмера хочется чем-нибудь запить. Вскоре нахожу то, что надо: симпатичную пиццерию. Посетителей мало. Проворный молодой человек за стойкой разогревает мне полпиццы с грибами и курицей, наливает в большой пластиковый стакан капучино. Устраиваю себя за столом возле окна и, не торопясь, обедаю.
Кто же хотел со мной расправиться? Может быть, кто-то из новых жильцов отеля? Но каким образом неизвестный злодей может быть связан с Кассандрой и детективом из Пирмазенса? Надеюсь, Харун что-нибудь узнает. Из вещественных доказательств присутствия Гутентага в «Галльском петухе» остался только его зонт. Валяется где-то в пикапе Адольфа или гараже. Наверное, я мог бы стащить этот зонт, но побаиваюсь. Вдруг мой поступок спровоцирует новое нападение на меня?
Покончив с пиццей, выпиваю капучино. О’кей, я в норме! Двигаю себя назад к насиженной лавочке под пальмой. Пожилой мужчина и парнишка лет шестнадцати, шедшие навстречу по другой стороне улицы, вдруг останавливаются, и мужчина машет рукой, привлекая моё внимание. Парнишка перебегает через дорогу и тараторит что-то по-французски. Ни слова не понятно. Недоумённо улыбаюсь и выдаю свою коронную фразу:
— Je ne parle pas francais! [10]
Парнишка смущённо разводит руками:
10
Я не говорю по-французски! (фр.)
— Pardon, monsieur! [11]
Он возвращается к пожилому, и они, потеряв ко мне интерес, шагают дальше. Туристы или заблудившиеся прохожие? Я тоже иду своей дорогой. К лавочке на набережной.
Жан де Миньон точен. Чёткий коротышка. Без одной минуты шесть я слышу характерный рокот «Харлея». Встряхиваюсь, вздымаю себя с места и веду на этот рокот. Через минуту бельгиец тормозит своего хромированного коня передо мной.
— Бонжур, Жан! (Хотя правильно не бонжур, а бон суар — добрый вечер, но я постоянно забываю.)
11
Извините, мсье! (фр.)