Не женское это дело…
Шрифт:
Хотеть и ждать – два родственных и совершенно пустых занятия, отнимающие у людей настоящее. Они уводят их в будущее, которое никогда не наступает, потому что человек всегда живет в настоящем. Они лишают его полноты настоящего момента и отнимают силы и желание быть и делать, создавая иллюзию, что время ЕСТЬ. И человек листает календарь и пересчитывает даты до долгожданного будущего, а реальность неумолимо подсовывает ему настоящее.
Она приехала в эту усадьбу ровно год спустя после последнего посещения. Количество внешних и внутренних событий, которые уложились
Здесь же все пахло вечностью, скошенной травой и цветущими травами. События внешней жизни, еще вчера такие важные, очень быстро переставали иметь значение, и когда город, наконец, отпускал, происходило то, ради чего так тянуло сюда – все, что происходило внутри и в действительности и было самым главным, наконец, освобождалось от завесы внешних, наносных необходимостей.
Запах вечности становился все явственней, сливаясь с запахом свежескошенной травы, только что выловленной рыбы и влажной, обильно политой дождями земли.
Вот уже третьи сутки девять взрослых, крепких мужчин, которые «совершенно случайно» съехались в эту заколдованную усадьбу одновременно и именно в таком составе маялись бездельем, слонялись из угла в угол, то прячась от дождя, то вылезая на солнце. Иногда они принимались что-то лихорадочно делать, следуя указаниям степенных храмовников или просьбам хлопотливых хозяев. Все это называлось очень просто: они ждали Мастера.
А в это время человек, которого они так называли, никуда не исчезал. Он жил в своем доме на территории этой же усадьбы. На зорьке отправлялся ловить рыбу на озеро, после обеда – таскать карасей в пруду. В любую погоду разгуливал в тонких шортах и постоянно с загадочной целью менял бейсболки и панамки. Тело его покрывалось ровным золотистым загаром, он, казалось, не имел возраста и только седые, элегантно подстриженные кудри и борода давали людям возможность говорить о его не малых, должно быть, годах. В свободное от рыбалки время он рисовал свои загадочно-притягательные картины. И никого и ничего не ждал.
Луг был прекрасен. Сочное, колышащееся на ветру разнотравье, переливалось всеми оттенками зеленого, радовало глаз горожан и напоминало искушенным в крестьянском труде, что пора косить. Уже довольно долго с веранды своего дома Мастер наблюдал, как молодой храмовник осваивает не простую профессию косаря. И как один за другим, с небольшими промежутками, бросая свою работу, к нему подходят местные строители и, выхватив косу, сначала на чем свет стоит ругают того, кто дал ему такой плохой инструмент, потом каждый по-своему затачивают его, и с молодецкой удалью, красуясь друг перед другом, принимаются косить, не столько стараясь научить, сколько хвастаясь своим умением. И если бы юноша преследовал целью не научиться, а просто скосить луг, и время от времени вежливо с благодарностью, но твердо не забирал бы у них косу, то они бы вполне справились с этой задачей.
– Ну, что? Все тебя уже поучили?
Мастер явно довольный увиденной картиной сам спустился на, наконец-то, скошенный луг.
– Люди все одинаковые. Только позволь им себя поучить. И все. И они твои. Только один из тех, кто называл себя моим учеником, сумел не дать мне ни одного указания и не сделать ни одного замечания в течении целых семи лет. Человек продержался целых семь лет. Почти не вероятно.
Надо
Нависла, как туча, и затянулась пауза.
– Все эти годы вы учились решать свои личные проблемы, решать социальные задачки, тренировались, учились познавать мир через переживания, изучали новую картину мира, новую картину человека, строили новые отношения со своей воплощенностью и ныли, ныли, ныли. Как тяжело! Как плохо! Как трудно!
А в это время ваш Мастер, счастливый и жизнерадостный, освоил три новые профессии. Может не спать по трое суток. Но вы всегда говорите – это же Он.
А теперь так не выйдет.
Респектабельная публика в уютном зале, уютного дворца, в маленьком уютном городке, маленькой уютной европейской страны, так гордящейся тем, что большие и неуютные, но сильные, наконец, приняли ее в свою компанию. Респектабельная публика умильно и с самоуважением пришедшая послушать знаменитого и уважаемого господина, пребывала в шоке.
– Теперь нужно говорить – мы как Он. И лучше, чем Он, и больше, чем Он. Как видите все очень просто. А чего же я тогда три года обнулялся? Так что касается меня, среди вас я буду ориентироваться по этому признаку. По самым простым вещам. Если я хожу в шортах, и на мне больше ничего нет, значит, я буду опознавать своих по отсутствию другой одежды на них.
А то до сих пор было как: я в шортах, босиком, а вокруг все в свитерах, сапогах. Ученики! Я не сплю сутки, медитирую, а вокруг все дрыхнут. Ведь как мне сложно было в жизни, а теперь просто.
Я не сплю сутки, и он не спит сутки. Ученик.
Я босой хожу по снегу, и он или она ходят босые по снегу. Ученики.
– Ты лишил их юности! Вечная заступница Птица-певчая, была не на шутку возмущена.
Дверь только что закрылась за четырьмя молодыми людьми, про которых никто еще не знал, что вскоре окружающие будут называть их «великолепной четверкой» и «мушкетерами», вынося на них все романтические проекции и представления о мужской дружбе, верности избранному делу и данному слову, а сами они скромно назовут себя «леопарды». Они вышли из этого дома, где только что приняли решение, которое должно было сделать их и тем и другим. Мужчинами. Их время начиналось.
– Я же говорил, я же говорил!
Надо еще посмотреть, как оно в конкретике будет выглядеть.
Атаковать надо! Атаковать!
Да, кажется, началось!
– Ну да, говорил он, поговорить ты всегда мог. Посмотрим, как ты делать будешь.
– Вот теперь и посмотрим, какой ты деятель.
– Теоретиком-то прикидываться – это не бабки зарабатывать.
– Атаковать он спешит, такое дело сделать – это не розами на базаре приторговывать.
– Ну, отцы, выдавать будем жестко!
В пространстве слышался звон мечей и разрывы снарядов, ржание лошадей и рычание танковых двигателей, победные крики, крики ужаса, боль, стон, удар из-под тишка, незнание, растерянность, безумная отвага, и уверенность в себе. Все это клубилось и переливалось, выплескивая в мир, то одно, то другое. Все уже случилось, но они еще об этом не знали.
– Ты знаешь, они постоянно сетуют на то, что ты мало занимаешься мужчинами. Все женщины и женщины.