Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
Шрифт:
– Видишь, уже подвесили колокольчики.
Колокольчики тоже были золотыми; они свисали с кистей гирлянды. Ариба, подняв прутик, слегка ударил по одному из них; тонкий и на удивление громкий переливчатый звон пронесся по лодке.
– Все поймут, что он прибыл.
Багоас вытер рукой глаза. Вновь вернувшись в этот мир, он начал стыдиться слез, но ему было невыносимо обидно, что Александр не видит такой красоты.
Ариба ничего не заметил; он уже втолковывал мастеру, как ловчее выправить вмятины и царапины, сделанные при установке ладьи на колеса. Совершенство нуждалось в доводке.
В глубине мастерской, под крышей, поблескивал сам саркофаг, украшенный солнечной царской эмблемой Македонии. Он был сделан из чистого золота, и шестеро мужчин с трудом поднимали его. Надобность в нем возникнет только перед началом последнего путешествия, когда Александра вынут из легкого кедрового гроба, где его опустошеное тело покоится на ковре из пряных душистых трав, и уложат в еще более благовонное вместилище на вечное упокоение. Довольный тем, что саркофаг невредим, Ариба покинул рабочую зону.
Оказавшись на улице, Багоас не преминул витиевато расхвалить творца столь великолепного сооружения, с удовольствием тем самым расплачиваясь за позволение его осмотреть.
– Эту ладью, несомненно, причислят к самым диковинным творениям человеческих рук, – обдуманно добавил он. – Египтяне гордятся своим погребальным искусством, но даже у них я ничего подобного не видал.
– Ты бывал в Египте? – удивленно спросил Ариба.
– С тех пор как Александр перестал нуждаться во мне, я позволил себе совершить путешествие, чтобы скоротать время. Он так восторженно отзывался об Александрии, что мне захотелось увидеть ее. Да, господин, безусловно, его восторги вполне обоснованны.
Евнух ничего более не прибавил, предоставив Арибе возможность пуститься в расспросы, и лишь после того со всей любезностью, искусно подогревая в собеседнике любопытство, он подвел завязавшуюся беседу к скромному признанию, что ему удалось удостоиться чести встретиться с новым сатрапом Египта.
– Так уж случилось, что все командиры и друзья Александра, присоединившиеся к Птолемею, прибыли в основном из ближайших провинций Азии, а я, единственный, приехал из Вавилона, поэтому он захотел расспросить меня о тамошних новостях. Ему, правда, уже донесли, что погребальная ладья Александра обещает стать подлинным чудом света, но он поинтересовался, кому поручили руководить ее созиданием. Услышав имя, Птолемей воскликнул, что лучшего выбора не сделал бы и сам Александр. «Жаль только, – прибавил он доверительно, – что Ариба сейчас далеко. Если бы он смог побывать здесь и насладиться красотой храма Основателя города, то…»
Багоас вдруг умолк.
– Возможно, господин, я поступаю неблагоразумно, сообщая тебе об этом, – сказал задумчиво он. На его губах промелькнула та призрачная, словно бы отраженная в водной глади улыбка, сумевшая некогда околдовать двух царей. – Но по-моему, Птолемей не стал бы бранить меня за откровенность.
Они побеседовали еще немного, и Ариба вдруг понял, что его интерес к Александрии возрос. Возвращаясь к своей палатке, он осознал, что его деликатно прощупали, но быстро выбросил из головы эту мысль. Сообразив, чего хочется Птолемею, он вынужден был бы разоблачить его происки, что могло сильно осложнить ему жизнь.
За толстыми, сложенными из красного камня стенами дворца, возвышающегося над красной скальной громадой, Клеопатра и ее служанки чувствовали себя просто роскошно (не то что в Эпире), хотя по азиатским меркам отведенные им покои выглядели весьма скромно. Однако Пердикка приказал их заново и по-царски обставить, обновил все драпировки, а также окружил сестру Александра прилично обученной челядью.
Своей молодой супруге Никее во время укороченного медового месяца он объяснил, что прибытие молоссианской царицы связано с ее бегством от матери, которая отобрала у собственной дочери власть и даже пыталась лишить бедняжку жизни. Никея, как дочь Антипатра, Олимпиаду не жаловала и с готовностью верила любым небылицам о ней. После церемониальных празднеств, приличествующих положению новобрачных, Пердикка отправил законную жену в ближайшее поместье на том основании, что война еще не окончена и ему скоро вновь предстоит отправиться в поход. Вернувшись в Сарды, он возобновил ухаживание за Клеопатрой. Его визиты и роскошные подарки соответствовали всем предсвадебным традициям.
Клеопатра отлично провела время в путешествии: семейная тяга к перемене месте не обошла и ее. Вид новых горизонтов принес утешение, хотя она и грустила о том, что ей пришлось бросить сына на бабку. Впрочем, та позаботится о нем как о собственном чаде и воспитает, конечно, по-царски. А когда сама Клеопатра выйдет замуж и обоснуется в Македонии, то она сможет часто видеться с ним.
Она ценила в Пердикке скорее союзника, чем мужа. Он был очень властного нрава, и она вполне понимала, что его властность опасна и для нее. Видимо, однако, у него тоже хватило ума понять, что без ее поддержки ему не получить и не удержать регентства в Македонии. А там, в зависимости от его поведения, она, возможно, поможет супругу взойти и на трон. Его правление будет жестким. Но после Антипатра народ презирал бы правителя-размазню.
С некоторой отстраненностью Клеопатра попыталась представить, каков он в постели, но усомнилась, что любовные игры будут хоть как-то их волновать, учитывая, что у нее есть наследник. Очевидно, что для нее более выгодны долговременные дружеские, а не любовные отношения, и на этом поприще она уже успела выстроить кое-что.
Ранняя весна еще дарила прохладу, и сегодня жених обещал навестить ее днем. Оба предпочитали полуденную раскованность и возможность поговорить без свидетелей. Одного блюда будет вполне достаточно; он прислал ей кухарку-карийку. И Клеопатра еще до женитьбы успела изучить его вкусы. Ей не хотелось быть жестокой по отношению к несчастной и невзрачной младшей дочери Антипатра, хотя ее мать не щадила соперниц. Никея сможет спокойно вернуться к отцу. Персидская жена из Суз уже давно отбыла восвояси.
Пердикка пришел пешком из своих покоев, расположенных на другом конце этого причудливого дворцового комплекса, чьи строения карабкались по скалистым уступам. Он принарядился для нее, дополнив свое облачение усыпанным драгоценными камнями аграфом и доспехами с золотыми застежками в виде голов грифона. Пояс портупеи состоял из наборных дисков, украшенных персидской перегородчатой эмалью. «Да, – подумала она, – из него выйдет потрясающий царь!»
Ему нравилось вспоминать о военных скитаниях с Александром, а она была благодарной слушательницей. В Эпир новости доходили обрывочно, он же являлся участником всех событий. Но они даже не успели пригубить вино, как в дверях раздалось тихое покашливание. Там стоял евнух-смотритель. Оказалось, что для господина командующего доставили срочное послание.
– От Эвмена, – сказал Пердикка, сломав печать.
Он произнес это с нарочитой небрежностью, хорошо сознавая, что без важной причины Эвмен гнать срочно курьера не стал бы.
Она заметила, что по мере чтения его смуглое обветренное лицо приобрело землистый оттенок, и отослала прислуживающего им раба. Как большинство македонских мужчин, он читал письмо, проговаривая весь текст (считалось удивительным, что Александру удалось изжить эту привычку), но его челюсти были сжаты, и Клеопатра слышала лишь гневное мычание. Взглянув на него еще раз, она подумала, что в битвах, должно быть, он выглядит именно так.