Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
Шрифт:
– Я давно ждала возможности поговорить с тобой, Александр. Я слышала, что, проведя с Калликсеной Фессалийской всего один вечер, ты одарил ее и больше ни разу не пожелал видеть, – сказала Олимпиада. – Эти женщины как артисты, Александр; у гетеры ее уровня есть своя гордость. Что она о тебе подумает?
Александр обернулся, на миг совершенно опешив. Он уже забыл о существовании Калликсены.
– Ты думаешь, – сказал он изумленно, – что у меня сейчас есть время развлекаться с девушками?
Пальцы Олимпиады впились в золоченые ручки кресла.
– Тебе будет восемнадцать
Александр пристально смотрел на «Разорение Трои»: языки пламени, кровь, кричащие, простирающие руки пленницы, которых победители уносили, перекинув через плечо. Через мгновение он сказал:
– Я дам им другую тему для разговоров.
– У тебя всегда есть время для Гефестиона, – упрекнула сына царица.
– Гефестион думает о моем деле и помогает мне.
– Каком деле? Ты ничего мне не рассказываешь, – нахмурилась Олимпиада. – Филипп прислал тебе секретное письмо, ты даже не сказал мне. Что он пишет?
Холодно, точно, не останавливаясь, Александр выдал ей заготовленную выдумку об иллирийской войне. Олимпиаду потряс его неприязненный взгляд.
– Ты лжешь мне, – сказала наконец царица.
– Если ты так думаешь, зачем спрашивать?
– Я уверена, что Гефестиону ты рассказываешь все, – нахмурилась Олимпиада.
Чтобы Гефестион не пострадал, Александр ответил:
– Нет.
– Люди судачат о тебе. Услышь это от меня, если не знал. Почему ты бреешься, словно грек?
– Я что же, не грек? Вот это новость! Тебе следовало объяснить мне это раньше.
Как два борца, которые, сплетясь, катятся к обрыву и начинают испытывать общий страх, они осеклись и переменили тему.
– Все твои друзья бреются, женщины показывают на них пальцем. Гефестион, Птолемей, Гарпал… – сказала Олимпиада.
Александр засмеялся:
– Спроси у Гарпала, почему они это делают.
Его выдержка раздражала Олимпиаду, но инстинкт подсказывал, что решающий удар останется за ней.
– Скоро твой отец захочет тебя женить. Своим видом ты даешь ему понять, что он должен не женить тебя, а выдавать замуж.
На секунду Александр онемел; потом очень медленно двинулся вперед, легко, как золотистая кошка, и остановился прямо перед матерью, глядя на нее сверху вниз. Олимпиада открыла рот, затем плотно стиснула зубы. Понемногу она отодвигалась назад, пока не прижалась к высокой спинке своего подобного трону кресла и поняла, что дальше отступать некуда. Не отрывая от нее пристального взгляда, Александр тихо произнес:
– Ты мне этого никогда больше не скажешь.
Царица все еще сидела неподвижно, когда под окнами раздался стук копыт сорвавшегося в галоп Букефала.
Два дня Александр не появлялся; приказ царицы держать для сына двери закрытыми был напрасен. Потом пришел день праздника, оба неожиданно получили друг от друга подарки. Мир был восстановлен, но никто из двоих не попросил прощения.
Александр забыл об этой ссоре, когда пришли новости из Иллирии. Узнав, что царь Филипп вооружается против них, взбудораженные оседлые племена двинулись от границы к западному побережью.
– Я так и знал, – сказал
– Одно ясно: мы не можем их разуверять. Они перейдут границу со дня на день. Дай мне подумать, завтра я скажу тебе, сколько человек мне понадобится.
Антипатр перевел дыхание и промолчал: этому он уже научился.
Александр и без отсрочки мог рассчитать свои силы; его больше занимало, как, не вызывая подозрений, избежать слишком большого скопления войск, предназначенных для вторжения на юг. Вскоре предлог подвернулся. Со времен Фокейской войны крепость Фермопил удерживалась македонским гарнизоном. Его только что, силой и без предварительного соглашения, сменили войска фиванцев. Фивы, объясняли они, вынуждены защищать себя от Дельфийского Союза, который, напав на их союзников амфиссийцев, открыто угрожал им самим. Со стороны формального союзника захват укреплений был самым враждебным поступком. После этого, разумеется, естественным было оставить большую часть собранной армии в Пелле, на случай нападения греков.
Иллирийцы представляли собой легкую задачу. Александр достал старые записи и карты отца, расспросил ветеранов о характере местности, гористой и изрезанной ущельями, устроил своим людям тренировочные походы. В один из таких дней Александр вернулся домой уже в сумерках, вымылся, поздоровался с друзьями, поел и, полусонный, поднялся в свою комнату, где сразу же сбросил одежду. Холодный ветерок от окна принес струю незнакомого теплого запаха. Свет высокой лампы слепил глаза. Александр двинулся вперед. На его кровати сидела молоденькая девушка.
Александр молча смотрел на нее; девушка смутилась и опустила глаза, словно последним, что она ожидала здесь увидеть, был обнаженный мужчина. Потом она медленно встала, безжизненно уронив руки, и запрокинула голову.
– Я здесь, – сказала она, как ребенок, повторяющий заученный урок, – потому что люблю тебя. Пожалуйста, не прогоняй меня.
Александр уверенно шагнул к ней; первое потрясение прошло, ни одно живое существо не должно было видеть его колеблющимся.
Это создание не было похоже на раскрашенных, блистающих драгоценностями гетер с их расхожим обаянием, налетом многоопытности. Девушке было около пятнадцати лет. Прекрасная кожа, чудные льняные волосы, свободно распущенные по плечам, лицо в форме сердечка, синие глаза. Ее маленькая грудь была крепкой и высокой, сквозь рубашку из снежно-белого виссона просвечивали розовые соски. Ненакрашенный рот был свеж, как цветок. Александр почувствовал, что она скована страхом.
– Как ты сюда попала? – спросил он. – Снаружи стоит стража.
Девушка сжала руки:
– Я… я очень долго пыталась проникнуть к тебе. И воспользовалась первым удобным случаем.
Страх трепетал вокруг нее, как ветерок, он пронизывал воздух.
Александр не ожидал иного ответа. Он коснулся волос девушки, окутывавших ее тонким шелком, и она задрожала, словно струна на кифаре под легким ударом. Не страсть – ужас. Александр обнял ее обеими руками за плечи, чувствуя, как она постепенно успокаивается, точно испуганная собака.