Небесное притяжение
Шрифт:
И все-таки коллектив предстояло создавать. Предстояло и отстраиваться, вводить новые корпуса. Все это было не впервой, но требовало времени и сил. Мясищев пошел по испытанному еще в начале пятидесятых годов пути: пригласил в КБ выпускников авиационных вузов. Сделав ставку на молодежь, не ошибся. Новоиспеченные конструкторы, инженеры под руководством опытных старших товарищей прониклись сложностью поставленных перед ними задач, взялись за дело, не испытывая страха перед возможными неудачами. Неудачи, промахи, конечно же, на первых порах случались, зато взамен приобретался опыт, «сын ошибок трудных». Творческий рост специалистов
Задачи, вставшие перед коллективом, характеризуемые одним емким понятием «эксперимент», выглядели увлекательно и даже загадочно. Первая заключалась в повышении дальности полета машин и связывалась с так называемым ламинарным обтеканием. Решением ее активно занялся молодой способный аэродинамик Арвид Драстоматович Тохунц, ранее работавший у Туполева.
Что же такое ламинаризация? Приведу житейский пример. Вы мешаете ложечкой чай в стакане. В результате создается турбулентность — вихревое возмущенное движение. Если же вы размешиваете в стакане мед, налипающий на его стенки, создается ламинарное обтекание. В природе большая часть движений турбулентна, ламинаризация — исключительно редкое и весьма ценное явление. Понаблюдаем, например, дельфинов. Благодаря ламинарному обтеканию они могут развивать огромную скорость, ибо сопротивление ламинарного пограничного слоя в несколько раз меньше, чем турбулентного.
Теперь рассмотрим, что происходит с летательным аппаратом. В полете пограничный слой воздуха как бы налипает на крылья, фюзеляж, оперение. Сопротивление слоя, как известно, значительно меньше, чем у обычного турбулентного. Следовательно, его ламинарное состояние стоит сохранять. Но как это сделать практически? Этим и занимались мясищевцы, и в первую очередь А. Д. Тохунц.
Было предложено отсасывать через мельчайшие отверстия пограннчпый слой воздуха с крыла, тем самым создавая искусственную ламинаризацию. Началась серия любопытных экспериментов. Выяснилось следующее: дальность полета при искусственной ламинаризации увеличивается примерно на четверть, или при той же дальности масса машины уменьшается на 15 процентов…
Другая проблема, которой увлекся коллектив, — поиск композиционных материалов. Давало это очень многое. Крылья, фюзеляж и другие элементы конструкции самолета усиливались, становились более прочными, жесткими и одновременно более легкими.
На рубеже шестидесятых — семидесятых годов встал вопрос повышения ресурса машин. Вместе с коллегами Владимир Михайлович занялся разработкой средств, позволяющих бороться с усталостными разрушениями конструкции. Оригинальную идею предложил С.Я. Жолковский: использовать систему накладок — притом накладок тоньше, нежели обшивка, — чтобы задержать образование трещин.
Жолковского не поняли, вернее, в его идею не поверили. Он пошел к Мясищеву. Владимир Михайлович тоже поначалу усомнился, однако остался верен своему принципу — любому новшеству давать дорогу через эксперимент. Опытный прочнист Жолковский оказался прав. Его система накладок великолепно себя зарекомендовала.
Шло время, фирма крепла, набиралась сил и уже конкурировала с известными самолетными ОКБ. Конструкторским бюро было предложено участвовать в конкурсных проектах по созданию новых схем самолетов. Мясищевцы не убоялись конкурентов и, к собственному немалому удивлению, победили на ряде конкурсов. Один из премированных проектов и стали
Коллектив решал перспективные задачи авиационной техники. Хочу привести высказывание выдающегося советского авиаконструктора Павла Осиповича Сухого, имеющее прямое отношение к последнему периоду творчества Мясищева.
«Владимир Михайлович всегда старался опередить время, применить самое новое, прогрессивное… Примененные в конструкции его машин новинки становились обычно достоянием всей нашей авиации, помогали ей идти вперед».
Каким запомнился генеральный конструктор в семидесятые годы? Человек меняется беспрестанно, порой неуловимо для окружающих и даже для себя. Да, меняется, согласился бы Мясищев, но сердцевина остается прежней. Един ствол у дерева, только ветви растут влево и вправо.
О последних годах жизни Владимира Михайловича я расспрашивал многих людей. Содержательный разговор вышел с одним из его молодых коллег.
«Большое видится на расстоянии»… Теперь отчетливее, чем когда работал бок о бок с Владимиром Михайловичем, понимаю: судьба свела меня с удивительной, неповторимой личностью, — вспоминает он. — Находясь рядом с большим человеком, и сам осознаешь себя больше. Общаясь с ничтожеством, и себя нередко чувствуешь ничтожеством. Так вот, Мясищев поднимал нас в наших собственных глазах. И заслуга в этом в первую очередь принадлежит ему самому.
У него не существовало разлада между словом и долом. Он говорил то, что думал, — на всех уровнях. В период реорганизации фирмы ему предложили солидный руководящий пост. Он отказался. Когда его спросили о причине отказа, он откровенно высказал несогласие с позицией определенной группы лиц по принципиальным вопросам. Помню, я, тогда молодой и запальчивый, начал переубеждать шефа. Он ответил: «Запомните: никогда в ответственные моменты жизни нельзя кривить душой».
Однажды Владимир Михайлович заметил, обращаясь ко мне: «Знаете, какой у вас недостаток? Вы собираете совещание и уже заранее знаете, какое решение следует принять. Тем вы дурачите тех, кого пригласили на дискуссию. Кому нужна подобная бутафория?..»
О Мясищеве ходили всевозможные россказни. Некоторые утверждали, что он высокомерен, холоден, сознательно не сближается с окружающими. До чего же они плохо знали своего старшего коллегу! Да, на сближение, тем более духовное, он не шел, соблюдая в отношениях дистанцию. Такова его натура, и винить за это было бы нелепо. Но высокомерие, холодность? Разве не Мясищеву принадлежала фраза: «В человеке важно не отсутствие недостатков, а наличие достоинств». Он относился к большинству окружающих тепло, стремился видеть в них хорошее, а не плохое.
Со временем я понял, откуда, в частности, проистекало столь явное непонимание его души. Каждый руководитель хочет видеть вокруг себя беспредельно преданных, «своих в доску» сотрудников. Пусть их трое, пятеро, семеро — не важно сколько. Важно, что они — «свои», что не подведут, не выдадут. Стремление вполне понятное, и изначально тут нет ничего дурного. Но вот беда: на практике все это частенько выливается в рабское поклонение начальнику, подхалимаж, поддержку его престижа дозволенными и недозволенными приемами. Как правило, раболепствующие подчиненные — слабые работники, удерживающие свои позиции благодаря благосклонности шефа, по ошибке или сознательно включившего их в свою «команду».