Небесное знамение

Судья завершал обращение к присяжным.

— Итак, господа, моя речь подходит к концу. Подсудимому было предъявлено обвинение в убийстве Вивьен Барнаби, и вам, на основании имеющихся фактов, предстоит решить, справедливо ли это обвинение. Вы ознакомились с показаниями слуг и убедились, что между ними нет расхождений в определении момента выстрела. Вы ознакомились с письмом, которое Вивьен Барнаби отправила подсудимому утром в ту самую пятницу, тринадцатого сентября. Серьезность этой улики признается даже защитой. Вы видели, что подсудимый поначалу вообще отрицал, что был в тот день в Диринг-Хилле, и лишь после того, как полиция представила неопровержимые доказательства, был вынужден признать этот факт. Думаю,

что причины подобной непоследовательности достаточно понятны. Прямых очевидцев преступления нет. Вам предстоит сделать собственное заключение относительно мотива, средств и возможности его совершения. Версия защитника состоит в том, что некто проник в музыкальную комнату уже после ухода подсудимого и выстрелил в Вивьен Барнаби из ружья, которое подсудимый, по странной забывчивости, оставил у входа. Вы также выслушали рассказ самого подсудимого, из коего явствует, что дорога домой заняла у него в этот вечер целых полчаса. Если вы не удовлетворены объяснениями подсудимого и пришли к твердому убеждению, что в пятницу тринадцатого сентября именно он произвел ружейный выстрел с близкого расстояния в голову Вивьен Барнаби с целью убийства, — тогда, господа присяжные, вы должны вынести приговор «Виновен». Если же, напротив, вы имеете какие-либо основания в этом сомневаться, то ваш долг — вынести оправдательный приговор. Теперь я попрошу вас удалиться в комнату присяжных для совещания. Я жду вашего решения, господа.

Присяжные отсутствовали не более получаса. Вынесенный ими приговор был принят всеми как неизбежное: «Виновен».

Мистер Саттертуэйт выслушал приговор и, задумчиво сдвинув брови, удалился из зала суда.

Вообще-то процессы подобного рода его, как правило, не привлекали. Он был слишком брезглив по натуре и не находил интереса в омерзительных подробностях заурядного убийства. Однако дело Мартина Уайлда показалось ему не совеем заурядным. Молодой человек, осужденный за убийство, был, что называется, джентльменом, что же касается жертвы — молодой супруги сэра Джорджа Барнаби мистер Саттертуэйт знал ее лично.

Размышляя о превратностях судьбы, он дошел до конца улицы Холборн и углубился в лабиринты узких улочек и переулков, ведущих к Сохо. В одном из этих переулков находился маленький ресторанчик, известный лишь немногим посвященным, и в их числе почтенному мистеру Саттертуэйту. Ресторанчик был не из дешевых — скорее наоборот, из самых дорогих — и предназначался для трапез законченных gourmet. [1] Внутри было тихо, презренные звуки джаза никогда не оскорбляли слуха посетителей. Официанты с серебряными подносами неслышно возникали из полутьмы, словно участвуя в некоем таинственном священном обряде. Ресторанчик назывался «Арлекино».

Все еще погруженный в задумчивость, мистер Саттертуэйт свернул в «Арлекино» и направился к уютному месту в дальнем углу, где находился его любимый столик. Благодаря упомянутой уже полутьме он, лишь дойдя до самого угла, разглядел, что его столик уже занят высоким темноволосым человеком. Лицо посетителя было скрыто тенью, зато фигура была освещена мягкими лучами, струящимися сквозь витражные стекла, и от этого его костюм, сам по себе ничем не примечательный, казался вызывающе-пестрым.

Мистер Саттертуэйт хотел было уже отойти, но в этот момент незнакомец случайно повернулся — и мистер Саттертуэйт узнал его.

— Боже милостивый! — воскликнул он, ибо имел приверженность к устарелым словам и выражениям. — Неужто мистер Кин?!

Мистера Кина он встречал в своей жизни трижды, и каждый раз при этом случалось что-то необычное. И каждый раз мистер Кин каким-то непостижимым образом умел показать в совершенно ином свете то, что до этого было и без него известно.

Мистер Саттертуэйт ощутил приятное волнение. В жизни ему обыкновенно отводилась роль зрителя, и он давно уже к этому привык, но иногда — в обществе мистера Кина — ему вдруг начинало казаться, что он вышел на сцену, чтобы сыграть одну из ведущих ролей в некоем спектакле.

— Я так рад вас видеть, — повторял он, сияя всем своим сухоньким личиком. — Очень, очень рад! Не возражаете, если я подсяду к вам?

— Что вы! Напротив, — отвечал мистер Кин. — Как видите, я тоже еще не приступал к обеду.

Выплывший из темноты метрдотель почтительно завис над ними в ожидании заказа. Мистер Саттертуэйт, как и подобает человеку с утонченным вкусом, целиком отдался ответственейшему делу — выбору блюд. Через несколько минут метрдотель, с легкой улыбкой одобрения на устах, уплыл обратно в темноту, и один из его подручных приступил к священнодействию. Мистер Саттертуэйт обернулся к мистеру Кину.

— Я только что из Олд-Бейли, [2] — сообщил он. — Очень печальная история!

— Его признали виновным? — спросил мистер Кин.

— Да. Присяжные совещались всего полчаса. Мистер Кин понимающе кивнул.

— Что ж, это неизбежно, раз факты были против него.

— И все же… — начал было мистер Саттертуэйт и осекся.

— Ваши симпатии на его стороне, — закончил за него мистер Кин. — Это вы собирались сказать?

— Да, пожалуй. Мартин Уайлд — такой с виду славный молодой человек просто не верится, что он мог… Хотя, конечно, за последнее время так много славных с виду молодых людей оказалось на деле хладнокровными и жестокими убийцами…

— Даже слишком много, — заметил мистер Кин.

— То есть?

— Слишком много — для самого Мартина Уайлда. Его дело с самого начала рассматривалось как очередное в ряду сходных преступлений: муж стремится избавиться от жены, чтобы жениться на другой.

— Что ж, — с сомнением произнес мистер Саттертуэйт, — факты — вещь упрямая.

— Кстати, — перебил его мистер Кин, — я не очень хорошо знаком с фактами.

Сомнения мистера Саттертуэйта тотчас же улетучились. Он вдруг ощутил необычайный прилив сил, ему захотелось покрасоваться перед собеседником.

— Так позвольте, я попытаюсь их изложить. Я ведь знаком с семьей Барнаби и знаю кое-какие подробности этого дела… Вы с моей помощью сможете взглянуть на всю историю изнутри, как бы из-за кулис.

Ободряюще улыбнувшись, мистер Кин подался вперед.

— Думаю, мистер Саттертуэйт, лучше вас никто мне этого не расскажет, доверительно шепнул он.

Ухватившись обеими руками за край стола, мистер Саттертуэйт начал свой рассказ. Он прямо-таки воспарил и чувствовал себя в этот момент настоящим художником — художником, в палитре которого не краски, но слова.

Несколькими быстрыми и точными мазками он обрисовал жизнь в Диринг-Хилле. Сэр Джордж Барнаби — самодовольный старый богач, страдающий ожирением, — вечно занят пустяками: по пятницам днем заводит часы во всем доме, по вторникам с утра оплачивает свои хозяйственные счета и каждый вечер самолично проверяет, заперто ли парадное. Рачительный хозяин, одним словом.

От сэра Джорджа он перешел к леди Барнаби. Здесь мазки его стали чуть менее размашистыми, но от этого не менее точными. Он видел ее всего лишь раз, но у него сложилось о ней вполне определенное впечатление, как о создании живом, трогательно-юном и дерзком. Попавший в западню зверек — вот кого она ему напомнила.