Небесный лабиринт. Искушение
Шрифт:
И тут наконец дали себе волю.
Мистеру Флуду, владевшему лавкой, при которой якобы имелась собственная бойня, их смех не понравился.
— Что смешного в подносах со свиными отбивными? — спросил он девушек, стоявших у его витрины. Это заставило их расхохотаться еще громче.
— Раз так, уходите отсюда и смейтесь в каком-нибудь другом месте, — проворчал он. — Прекратите издеваться над моим бизнесом!
Мясник, лицо которого было изборождено тревожными морщинами, вышел на улицу и посмотрел на дерево, нависшее над его
В последнее время мистер Флуд часто смотрел на это дерево; хуже того, пытался вступить в беседу с кем-то, кто чудился ему в ветвях. Большинство думало, что у мясника было видение, но он еще не мог рассказать об этом всему городу. Его слова, обращенные к дереву, звучали уважительно. Мерещившееся ему существо мясник называл сестрой.
Бенни и Ева во все глаза следили за тем, как мясник грустно кивнул, словно соглашаясь с тем, что ему сказали.
— Сестра, это творится во всем мире, — произнес он, — но жаль, что теперь оно появилось и в Ирландии.
Потом он выслушал то, что сказало ему дерево, и ушел. Видение видением, но кто-то должен был оставаться в лавке.
Девушки перестали хохотать только у ворот монастыря. Бенни, как обычно, была готова уйти домой. Она не рассчитывала, что дружба позволит ей проникнуть в святилище. Во время каникул монастырь превращался в неприступную крепость.
— Нет, не уходи! Я хочу показать тебе свою комнату, — внезапно сказала Ева.
— А как же мать Фрэнсис? Разве они не подумают?..
— Сестры всегда говорили, что это мой дом. К тому же ты больше не школьница.
Они вошли в боковую дверь и ощутили доносившийся с кухни аромат свежего печенья. На широкой лестнице пахло жидкостью для полировки мебели. Стены темного коридора украшали портрет матери-основательницы и изображение Богоматери, освещавшееся лишь лампадой в виде Святого Сердца.
— Во время каникул тут ужасно тихо, правда?
— Попала бы ты сюда ночью… Когда я вечерами возвращалась из кино, тут стояла такая тишина, что я была готова разговаривать со статуями.
Они поднялись в маленькую комнату, где Ева жила сколько себя помнила, и Бенни с любопытством осмотрелась.
— Надо же, приемник стоит прямо у твоей кровати! — На тумбочке Евы красовался коричневый бакелитовый приемник, по которому Ева, как и все остальные молодые ирландки, слушала «Радио Люксембург». В доме Бенни, где она была единственным и горячо любимым ребенком, нужно было приносить приемник с кухни и ставить его на стул, потому что рядом с кроватью Бенни не было розетки.
На кровати лежало плотное хлопчатобумажное покрывало и смешная сумочка для ночной рубашки в виде кролика.
— Подарок матери Фрэнсис на мое десятилетие. Правда, ужасно?
— Это лучше, чем какой-нибудь образок, — ответила Бенни.
Ева выдвинула ящик, в котором лежали целые стопки таких образков, перехваченные аптечными резинками.
Бенни смотрела на них как зачарованная.
— Неужели ты их не выкидывала?
— Не здесь. Я не могла.
Из маленького круглого окна был виден весь Нокглен — обсаженная деревьями подъездная аллея монастыря, большие ворота и широкая главная улица.
Они видели мистера Флуда, который внимательно рассматривал свою витрину, пытаясь понять, чем она рассмешила этих противных девчонок. Видели маленьких детей, прижавшихся носами к витрине Берди Мак, и мужчин в надвинутых на глаза кепках, которые выходили из пивной Ши.
Видели черный «моррис-коули», стоявший у дверей магазина Хогана, и знали, что это машина доктора. Видели двух мужчин, потиравших руки и шедших в гостиницу Хили. Наверное, это были разъездные торговцы, собиравшиеся внести очередную запись в свои инвентарные книги. Видели человека, прислонившего лестницу к стене кинотеатра и менявшего афиши. Видели маленькую и кругленькую Пегги Пайн, вышедшую из своего магазина женской одежды, чтобы полюбоваться собственной витриной. Эстетическим идеалом Пегги была витрина, набитая нарядами под завязку.
— Отсюда ты видишь все! — изумилась Бенни. — Как сам Господь Бог!
— Ничего подобного. Бог может видеть даже то, что находится за углом. Я не вижу твой дом, не вижу, кто ест чипсы у Марио, не вижу Уэстлендса, который лежит за холмом. Ничего из того, что мне действительно хочется видеть.
Когда Ева заговорила о доме своей матери, ее голос слегка напрягся. Бенни с давних пор знала об ее отношении к жившим там людям.
— Вряд ли они согласятся…
— Не согласятся, — решительно ответила Ева.
Обе знали, что собиралась сказать Бенни: вряд ли богатые Уэстуорды согласятся платить за учебу Евы в университете.
— Как ты думаешь, мать Фрэнсис могла бы сходить к ним?
— Я уверена, что за прошедшие годы мать Фрэнсис ходила к ним много раз, но они захлопывали дверь у нее перед носом.
— Ты не можешь этого знать, — попыталась успокоить подругу Бенни.
Ева стояла у окна и смотрела на город, как, видимо, часто делала за прошедшие годы.
— Она сделала все, чтобы помочь мне. Наверняка мать Фрэнсис обращалась к ним, а они отказали. Она не говорила об этом мне, потому что не хотела, чтобы я возненавидела их еще сильнее. Как будто это возможно.
— В волшебной сказке один из них прискакал бы сюда на белом коне и сказал, что они ждут тебя уже целую вечность, — сказала Бенни.
— А я бы ответила ему, что он опоздал, — засмеялась Ева.
— Нет, я бы тебе этого не позволила. Ты поблагодарила бы его и попросила заплатить за твою учебу в университете. На твоем месте я купила бы собственную квартиру с коврами от стены до стены и не стала экономить на электрических каминах! — весело ответила Бенни.
— Угу. А еще попросила бы платить мне такое содержание, которое позволяло бы каждый месяц покупать платье в «Суитцере» и «Браун Томасе».