Небесный лабиринт. Искушение
Шрифт:
Одна из раненых — крупная девушка с добрым лицом и каштановыми волосами, в темной одежде — очень переживала за подругу, лежавшую на земле без сознания.
— Она не умерла, нет? — В ее глазах стоял ужас.
— Нет, нет. Пульс есть. Все будет хорошо, — успокоил ее доктор Фоли.
— Просто она еще не жила. — По щекам девушки катились слезы.
— Никто из вас еще не жил, детка. — Он отвел взгляд от мертвого мальчика.
— Нет. Ева — это особый случай. Если она не поправится, это будет ужасно. — Она закусила губу.
— Я
Затем прибыла полиция. Люди идеально управляли движением, и маленькая процессия двинулась к больнице. Бенни слегка прихрамывала; однажды она остановилась и оперлась на кудрявую светловолосую девушку, которую заметила за несколько секунд до несчастного случая.
— Извините, — сказала Бенни. — Не знаю, смогу ли я идти.
— Не за что. Вы повредили ногу?
Бенни осмотрела ногу и для пробы оперлась на нее.
— Нет, не очень. А как вы?
— Не знаю. Кажется, нормально. Может быть, даже слишком нормально. Через минуту все может измениться.
Перед ними несли носилки с Евой, белой как мел. Бенни подобрала ее сумочку, дешевую сумочку из пластика, несколько недель назад купленную матерью Фрэнсис в магазине Пегги Пайн и подаренную Еве перед ее отъездом в Дублин.
— Думаю, она поправится, — дрожащим голосом сказала Бенни. — Тот окровавленный человек, который вел машину, сказал, что она дышит и что пульс у нее нормальный.
Она так убивалась, что каждому хотелось обнять ее и приласкать, хотя Бенни была на голову выше большинства окружающих.
Девушка с красивым лицом, сейчас грязным и исцарапанным, девушка в хорошо сшитом темно-синем жакете, сейчас запачканном кровью и мокрой глиной, смотрела на нее с сочувствием.
— Этот человек — доктор. Он в таких вещах разбирается. Меня зовут Нэн Махон, а тебя?
Это был самый длинный день в их жизни.
Врачебный осмотр начался, но шел медленно. Мертвого мальчика полицейские взяли на себя. По крайней мере, пообещали сообщить о случившемся его родным. Они осмотрели его вещи. Почти на всех был адрес. В Дунлаогхейр отправили двух молодых полицейских.
— Вы сможете сказать ей, что все произошло мгновенно? — спросил Джон Фоли.
— Не знаю, — ответил рядовой. — А это действительно так?
— Да. Возможно, это ее немного утешит, — мягко сказал Джон.
Но сержант придерживался другого мнения.
— Доктор, откуда вы знаете? Многих матерей утешила бы мысль, что перед смертью он успел покаяться в грехах.
Джон Фоли отвернулся, чтобы не выдать свою досаду.
— И скажите ей, что это не его вина, — добавил он.
— Боюсь, мои люди не смогут… — начал сержант.
— Знаю, знаю, — устало ответил доктор.
— Конечно, мы дадим вам позвонить, — сказала медсестра, — но сначала вам нужно пройти осмотр. Потом вы сможете сообщить родителям, что с вами случилось. Так будет лучше.
Новости были хорошие: мелкие порезы, ничего серьезного. На всякий случай им сделают укол от столбняка и дадут легкое успокаивающее для снятия шока.
С Евой было хуже. Треснувшие ребра, небольшое сотрясение мозга, глубокий порез у края глаза и перелом запястья. Ей придется пробыть в больнице несколько дней. Возможно, неделю. Они хотели знать, кому сообщить об этом.
— Подождите минутку, — сказала Бенни.
— Вы должны знать, кто она. Вы же ее подруга. — Монахиня, прикрепленная к больнице, была сбита с толку.
— Да, но это не так легко.
— А как быть с ее бумажником?
— Там пусто. У нее нет близких родственников. Пожалуйста, дайте мне подумать. Я должна понять, что лучше.
Бенни ничего не хотела рассказывать родителям, но нужно было решить, какой из двух монахинь сообщить о несчастье с Евой. А вдруг Ева рассердится, если мать Фрэнсис узнает о ее невеселой жизни в монастыре, лжи и обстоятельствах, которые привели ее сначала на другой конец города, а потом на больничную койку?
И так ли ужасна мать Клер, как считала Ева?
В конце концов, эта женщина — монахиня. Если она посвятила себя Богу, то в ней должно быть что-то хорошее.
У Бенни заболела голова. Задача оказалась слишком трудной.
— Может быть, поделишься? Одна голова хорошо, а две лучше, — сказала Нэн Махон. Они сидели у стола и пили сладкий чай с молоком.
— Это похоже на сказку братьев Гримм, — ответила Бенни.
— Рассказывай.
И Бенни начала рассказывать, чувствуя себя предательницей.
Нэн слушала ее и задавала вопросы.
— Звони матери Фрэнсис, — наконец сказала она. — И скажи, что Ева собиралась позвонить ей сегодня.
— Но это не так.
— Какая разница, когда именно она собиралась позвонить, если от этого монахине станет легче?
Это имело смысл. Да, имело.
— А как быть с матерью Клер?
— Со злодейкой?
— Похоже, это действительно ужасная особа. Она будет кричать на добрую мать Фрэнсис. Просто кошмар, что она имеет отношение к этому делу.
— Если так, то зачем звонить ей и подвергаться адским мучениям ни за что?
— Думаю, ты права.
— Вот и хорошо. Тогда ступай и скажи это местной сестре, иначе она подумает, что у тебя сотрясение мозга или что-нибудь в этом роде. И заодно попроси кого-нибудь из медперсонала сообщить матери Фрэнсис о повреждениях Евы. Сама ты только напугаешь ее до смерти.
— А почему ты не хочешь звонить родителям?
— Потому что моя мать работает в отеле, где не любят замужних женщин. Я не хочу, чтобы она волновалась из-за пустяков и срывалась с места. А отец… — Нэн сделала паузу.