"Небесный огонь" и другие рассказы
Шрифт:
Наконец, худо — бедно согревшись, по нескольку раз замотав шарф, я — вокруг головы, а Боря — вокруг шеи, обвесившись пакетами, мы зашкандыбали на автобус местного значения. Как только мы в него влезли, мы поняли, что ему никогда не угнаться за тем, рыбинским автобусом, который мы так ругали в сердцах и который хотя бы пытался овевать нас теплой воздушной струйкой. Но как только мы оба выразили свое недовольство, как водитель, едва — едва выехав за пределы обжитого Мышкина, где было все, даже кафе с горячей буржуйкой и чаем, и оказавшись среди необозримых многоярусных лесов, вдруг остановился.
— Стоп машина! — сказал он. — Вылезай!
— Как — вылезай? Что — вылезай? — заволновался народ.
— Вылезай, говорю, — повторил он, размахивая оторвавшейся ручкой коробки передач, — Поезд дальше не пойдет.
Так мы и вывалились на шоссе. Боря раскрутил шарф и повязал его поверх лыжной шапочки, что придало ему сходство с французами, в свое время бесславно бежавшими из Москвы. Глаза его, в которых, кажется, отобразилась вся скорбь иудейского народа, были устремлены куда-то в пространство — наверное, там ему мерещилась благословенная Земля Обетованная, где плескалось теплое Чермное море, потопившее гонителя — фараона, а с ним коней и всадников его…
— Ну что, Боря, надо идти! — сказала я.
Мы прошли несколько десятков метров по пустынному шоссе, миновали гребень и стали медленно спускаться с горки. И тут я вдруг увидела, что вокруг никого нет. Скрылся из глаз сломанный автобус, куда-то исчезли пассажиры, поначалу тоже пустившиеся в путь… Мы были с Борей одни — одинешеньки на всем заснеженном пространстве.
— Сейчас помолимся Николаю Угоднику, — сказала я, — и какая-нибудь машина нас да подберет. Я всегда так делаю.
— Я неверующий, — слабым голосом откликнулся Боря, — Агностик я. Боюсь, не подействует.
— Как это не подействует! — заиндевелыми губами прошелестела я. — А ну-ка!
И принялась читать надтреснутым голосом «Правило веры и образ кротости»… Удивительно, но голос стал крепнуть и мне как будто стало теплее. — «Воздержания учителя», — гаркнула я.
— Меня уже и Юрий Михайлович Кублановский наставлял в вере, а я вот — никак! — признался Боря. — Не верю, и все!
— «Яви тя стаду твоему яже вещей истина», — продолжала я.
— Он уж стыдил меня! Говорит: иди и смотри! Сюда, с вами, послал к отцу Сергию.
— «Сего ради стяжал еси смирением высокая, нищетою богатая», — произнесла я.
— Вот я иду и смотрю. Иду и смотрю, — как-то обреченно проговорил Боря.
— «Отче священноначальниче Николае, моли Христа Бога спастися душам нашим», — наконец закончила я.
— Так и сказал мне Юрий Михайлович: иди и смотри…
И тут из-за пригорка показалась машина. Я встала на дороге и перегородила ей путь. Это был старенький газик с брезентовым верхом. Шофер недовольно открыл дверцу:
— Куда?
— Всему будем рады, — ответила я.
Так мы добрались до села, откуда нам предстоял долгий путь через лес. Однако мы уже так окоченели, что сразу пускаться в дорогу было полнейшим безумием — мы не прошли бы и ста метров, замерзли бы, как ямщик в степи глухой. Поэтому мы постучались в первый же дом:
— Пустите путников погреться, — еле — еле проговорила я.
Тогда еще пускали. И мы расположились у натопленной печки. Час сидели так, два… Но надо было идти, чтобы до темноты добраться к отцу Сергию…
И снова — взвалили на себя пакеты, несколько облегченные тем, что пару килограммов гречки и пшенки мы отгрузили в дар хозяевам за их гостеприимство, и побрели дальше, паломники.
По счастью, все же какая-то дорога в лесу была. Конечно, легковой машине тут было не проехать,
но, может, трактор какой тут проходил. Гусеничная колея… По ней мы и пошли.
Меж тем Мороз — воевода разыгрался уже не на шутку — все было уже приготовлено им к празднованию Крещения: везде были развешаны светящиеся снеговые гирлянды, сверкающие опушки елок… Так зримо было его присутствие здесь! Да и сам он, казалось, вот — вот появится из лесной чащи: «Тепло ль тебе, девица? Тепло ль тебе, милая?» А я ему отвечу: «Тепло, дедушка! Тепло, сладенький!», сяду под куст на пакет, сожмусь калачиком да так и усну.
— Боря, а чего ты в Израиль собрался, раз Юрий Михайлович тебя в православной вере наставляет? — вдруг спросила я.
Он еле ковылял вслед за мной.
— У меня жена русская. Это она в Израиле жить хочет. А сам-то я не хочу…
— Боря, а ты обратись к Богу, чтобы Он тебе открылся. И попроси Его, чтобы Он указал тебе путь твой.
— Нет, — еле слышно пролепетал он. — Не подействует. Я — неверующий. Агностик. Юрий Михайлович Кублановский сказал мне: иди и смотри. А обращаться, просить — этого он мне не говорил. Я иду и смотрю.
Но если он кое-как еще шел, то уж то, что не смотрел, — это точно. Он просто автоматически открывал невидящие глаза, беспомощно моргал ими. Казалось, сама Снежная Королева уже вставила в его зрачки слепые ледяные линзы.
— В этом лесу, я слышал, до сих пор волки не перевелись, — наконец сказал он, — Голодные…
— Давай я тебе тропарь Рождества прочитаю. Тебе хоть рассказывал Кублановский о Рождестве? — неожиданно для себя самой съязвила я.
— Сам читал, — еле слышно откликнулся Боря.