Небесный телохранитель
Шрифт:
– Кол-лек-ци-онер… – протянул Санек.
– Ага, – не моргнув глазом, соврал мой новоявленный «напарник» по кражам, взломам и прочим темным делишкам. – Коллекционер! Женька – первоклассная воровка. Любое дело может так обстряпать, что комар носу не подточит.
– Да неужто?.. – Сашка продолжал во все глаза пялиться на меня.
– Точно тебе говорю! – убедительно вещал вор. – Собственно говоря, сейчас ты в этом убедишься. Какая, говоришь, ваза тебя интересует у антиквара?
– Ваза? – переспросил Сашка. – А-а-а… Ваза…
– Барокко Монблана? – несло Митьку. – Неплохо! За план дома получить фактически
Я навострила ушки и во все глаза следила за ними обоими. В эту минуту я уже четко понимала, что гнусный Лившиц все-таки подложил мне свинью, но в чем именно заключается подвох, пока что не могла взять в толк.
– Ладно, – хлопнул в ладоши вор. – Будь по-твоему! Монблан так Монблан. Для Жени это раз плюнуть. Да? – Митька обернулся ко мне, в его глазах плясали чертики.
До меня наконец-то дошло, во что я вляпалась…
– Сколько тебе понадобится времени, чтобы украсть вазу у антиквара?
Так вот в чем дело… Вор собрался поменять план дома на раритетную штуковину, украсть которою он решил поручить Женечке! «Сукин сын! – я поджала губы, чтобы не сорваться. – Ты мне за это ответишь!»
– А? Сколько, Жень? – продолжал издеваться надо мною Лившиц.
Кажется, вор делал все, чтобы взбесить меня. И надо отдать гаду должное – ему это удавалось.
– Антикварная лавка в конце улицы, – подключился к разговору Сашка. – Хозяина зовут Вениамин Эдуардович Носов. Попросишь у него вазу, барокко Монблана, а дальше… Сама уж сообразишь! Если Митька говорит, что ты ас, то для тебя это плевое дело!
С виду я была сама невозмутимость, а вот в голове моей воцарился полный кавардак. Пойду в антикварную лавку, оставлю вора в машине, с таким же, как он сам, аферистом, – и он сбежит. Скажу, что не пойду на кражу, потому что никакая я не воровка, а телохранитель, которого к Лифшицу приставили легавые, – провалю дело. Меня утешало только одно: нас пасут люди Морозова…
– Двадцать минут, – приняла я решение.
– Что?! – переспросил Митька. Кажется, я удивила мужика.
– Мне понадобится двадцать минут, чтобы украсть у антиквара вазу, – совершенно спокойно повторила я.
Митька обернулся к Сашке, многозначительно поднял палец и протянул:
– Во-от! Я же говорю – ас!
Больше всего в этот момент мне хотелось залепить гнусному Лившицу звонкую оплеуху, но – делать нечего – пришлось выбираться из машины и топать к обшарпанным дверям антикварной лавки, мысленно матеря и себя, и Митьку, и Морозова…
Я девушка далеко не робкого десятка, поэтому, идя к торгашу раритетными вещицами, я точно знала, что делаю. А еще я не сомневалась в одном: Митька сполна ответит мне за эту выходку!
Звонко цокая каблуками, я решительно шагала к старенькому двухэтажному домишке, на который мне указал Сашка. Пару раз я обернулась на «девятку», в которой остались сидеть довольно ухмылявшийся вор и потиравший в предвкушении руки напарник Коллекционера. «Хороши, однако, порядки в воровской шайке! Чтобы заполучить план дома, который нужно обокрасть, им требуется предварительно совершить еще парочку грабежей!» – негодовала я. А самым печальным в этой истории было то, что я стала заложницей воровских законов…
О том, что несколько помещений первого этажа отданы под антикварную лавку,
Я на секунду задержалась на пороге антикварной лавки, бросила еще один взгляд на вишневую «девятку», припаркованную неподалеку, тряхнула головой, одним рывком распахнула тяжелую металлическую дверь, шагнула внутрь. Я словно разом провалилась в полумрак старого запыленного помещения, от пола до потолка забитого самыми невероятными вещами. Чего здесь только не было: стопками сваленные у стены картины и чеканки, вазы, книги, разнокалиберные канделябры и даже старая мебель… Единственной диссонирующей со всем этим барахлом фигурой этой «кладовой» был некий шкафообразный детина. Руки он сложил за спиной… он каменным истуканом возвышался возле двери и явно выполнял здесь функции охранника. Я оглядела эту гору мышц и напряженно сглотнула… Честно говоря, соглашаясь на кражу, я наивно полагала, что буду иметь дело с каким-нибудь старичком-антикваром и даже не исключала того, что мне удастся мирным путем заполучить у него эту треклятую вазу. Впрочем, старичок-антиквар в сей богадельне тоже имелся. Мне навстречу из-за прилавка вышел лысеющий мужчина лет шестидесяти. Судя по смуглой коже и черной бороде, в его жилах текла кавказская кровь, а увидев его поношенный льняной костюмчик, можно было предположить, что антикварный бизнес не приносит ему особого дохода. Старичок подал мне сухонькую руку.
– Вениамин Эдуардович, – представился он. – Добрый день.
Несмотря на его любезный тон, старик вызвал в моей душе легкое состояние тревоги. «В прошлом этот дядька явно занимался криминальными делами, – пронеслось у меня в голове, и я покосилась на глыбообразного охранника. – А скорее всего, здесь и сейчас проворачиваются некие аферы…»
– Евгения, – я постаралась улыбнуться.
– Всегда рад видеть у себя новую гостью. Ко мне нечасто заходят новые покупатели, – прожурчал Вениамин Эдуардович. – В основном мои клиенты – состарившиеся любители старины. Ищете что-то конкретное? Для себя?
– Д-да, – не сразу отозвалась я.
– Буду рад помочь такой очаровательной особе!
– Меня интересует… – Я старательно шарила взглядом по сторонам, пытаясь отыскать в темных углах этой берлоги нужный мне предмет. – Ваза!
– Ваза? – Антиквар расплылся в сладкой улыбке. – Вы зашли точно по адресу! У меня имеется огромный выбор. Вот, посмотрите, чудеснейшая гжель начала двадцатого века…
Сухонькими лапками старичок схватил с одной из полок мелкую посудину.
– Или вот…
Я терпеливо шагала за ним от одной полки к другой, от одного захламленного угла до другого. Из всего этого бардака Вениамин Эдуардович извлекал различные предметы и вдохновенно мне о них вещал. Я слушала его вполуха и глазела по сторонам.
– А во-он та ваза… – в самом дальнем углу, заставленном кучей всякого барахла, я наконец-то заприметила интересовавшую меня вещицу. – Сколько она стоит?
Я решительно отодвинула запыленный торшер, оттащила в сторону картину в тяжеленной раме и коснулась кончиками пальцев глиняного горлышка высоченной – в половину человеческого роста – вазы.