Небо на троих… и два дракона в подарок!
Шрифт:
Именно эти самые «защитнички» – благо, их пока немного (и когда придёт его время, Арнэй позаботится, чтобы стало ещё меньше) – и добились, чтобы фениксам позволили покинуть резервации и упорхнуть на свои острова. А с тех, кто жил в городах, сняли рабские ошейники, уровняв в правах с низшими расами.
Хорошо хоть корсеты, блокирующие крылья, оставили.
В день, когда фениксы поднимутся в небо будет первым днём крушения империи Драгхарис. Здесь им не Парящие горы. Так что пусть соблюдают правила хозяев своего мира. Правила драгхов.
В общем, на факультет, полный драгхов, пташка зря залетела.
Очень
Вот кого взять бы за волосы и насадить этим не закрывающимся ротиком на член…
Только у фениксов иммунитет к магнетизму высших. В отличие от тех же человечек или помешанных на драгхах альвах, фениксы не испытывают в обществе драгхов эйфории и не подсаживаются на кайф.
Они могут сопротивляться, противостоять… и кто знает, вдруг однажды им придёт в голову, что драгхов можно заставить просить о пламени?
Арнэй в несколько шагов преодолел разделяющее их с беседующими девушками расстояние.
Луиза растянула губы в глупой улыбке, глядя на него затуманенным взглядом. Магоманка проклятая! Ведь сама не понимает, дурёха, что находится под воздействием! Тоже, блин, дочь императорского колонеля! Позор высокого дома. Хотя, учитывая Луизину наследственность…
– Арнэй! Как хорошо, что мы тебя встретили! Позволь представить тебе мою подругу, Ингури. То есть достопочтенную миледи Майер. Миледи Ингури Майер, я хотела сказать, хи-хи, – драгхара так и лучилась добротой и смешливостью – качества, в принципе, не свойственные их расе. – Мы вместе учились в Пансионе Благородных Волшебниц.
Ах, вот как. Вместе учились. С достопочтенной… Кто же она? Дочь виконта? Барона? С людьми фениксы, бывает, и путаются. Но ни одна птаха никогда не снизойдёт до высшего лорда по своей воле. А заставлять их в наше «благословенное» время противозаконно, видите ли.
Арнэй сглотнул.
Если даже издалека птаха выделялась из толпы адептов, как самородок из серой породы, то вблизи оказалась крышесносной, проклятье шердов!
Родина фениксов – само небо.
Точнее – парящие горы в нём. Далёкие, недостижимые. В пасмурную погоду их не видно: скрыты пеленой облаков. Зато в ясный полдень можно разглядеть даже голубые ленты рек и ручьёв на лесистых боках, и даже пещеры и глиняные дома, которые когда-то строили птахи. На тех островах, что парят сейчас над столицей, расположены целые города. Одичавшие, заброшенные, разрушенные – фениксам запрещены полёты над столицей, вот острова над Сентрэйвой и пустуют.
Представителям любой другой расы столь близкое солнце сожгло бы к шердовой матери кожу, а фениксам хоть бы хны. Кожа у птах хоть и смуглая, но всё же нежная, как у ребёнка. Поцелованная самым первым пламенем…
Глаза у пташки оказались светлыми и сияющими, как бывает только у чистокровных представителей рас. Сияющие глаза цвета неба. Длинные чёрные ресницы подчёркивали чистоту лазури.
Арнэй так увлёкся разглядыванием юного большеглазого лица, с маленьким аккуратным носом и беспомощно приоткрытыми, искусанными губами, что не сразу понял, что его визави тоже времени зря не теряет. Рассматривает его чуть ли не с большим интересом.
Чтобы феникс так открыто и дерзко смотрел в глаза высшему?!
Куда катится
Но несмотря на привычную злость на фениксов, которую каждый драгх впитывает с молоком матери и начинает осознавать едва ли не раньше себя самого, Арнэй чувствовал, что тонет в этих лазурных омутах, теряет голову от робкой лучистой улыбки на нежном лице. Несмотря на довольно бурное утро, в штанах вдруг стало предательски тесно, в паху отдалась пульсацией распирающая боль.
Проклятье шердов! Если он не трахнет её прямо сейчас, симбионт просто сожрёт его заживо!
Какой шряви она вообще здесь забыла?!
– Ты что здесь забыла? – не утруждая себя этикетом, требующим ответить любезностью на любезность, или хотя бы поздороваться, спросил Арнэй чуть осипшим голосом.
Птаха часто заморгала, видимо, не ожидала грубости. Но взгляда не отвела, только губу упрямо закусила и подбородок вздёрнула.
– Арнэй Адингтон, нельзя ли повежливее! – надула губы идиотка-Луиза. Подсела уже на феникса. Даже не побоялась ему, Адингтону перечить. А дальше что?! Билль о правах крылатых достанет?! Или сразу корсет с неё снимет, а что такого! Пусть летает, дрянь! Пусть сияет ярче, доводит симбионтов до бешенства!!
Покосившись на Луизу хмуро, Арнэй взял феникса за плечо и дёрнул в сторону. Девчонка покачнулась на каблуках, но устояла. Жар её кожи отчётливо ощущался сквозь форменную блузу. Она не сделала попытки высвободиться, не выказала возмущения. Даже как будто нарочно качнулась в его сторону, словно хотела прижаться упругими сиськами к его плечу… И при этом испытала такую упоительную злость, такое ни на что непохожее раздражение, такой эйфорически-раздразнивающий трепет, страх перед высшим и ненависть к самой себе за этот страх, что Арнэй захлебнулся этим коктейлем вспыхнувших пламенем эмоций!
Ещё немного и штаны на нём треснут к шрявьей матери!
И тогда нагнёт он эту девку прямо здесь и оттрахает во все дыры на глазах у снующей туда-сюда расфуфыренной толпы!
Всегда бесстрастный и отстранённый симбионт утробно зарычал внутри, горячо поддерживая такое желание своего носителя.
– Арнэй…
Птаха по-прежнему молчала. Драгхара, у которой из-под носа уводили магический кайф, попыталась, конечно, что-то промямлить. Даже возмутиться. Шерд, Арнэй успел забыть о Луизе! В мыслях он вовсю уже трахал обескрыленного корсетом феникса. Трахал жёстко, даже жестоко. Имел во все дыры. Насаживал на свой каменный от похоти член с мрачным, мстительным удовольствием…
– Иди на занятия, Луиза, – процедил драгх сквозь зубы, не оборачиваясь к драгхаре. И даже подпихнул её к лестнице. – А ты к ней чтоб и близко не подходила, поняла меня?!
– Ингури! – Луиза поднялась на несколько ступеней, и, перевесившись через перила, вглядывалась в смуглое, нарочито безмятежное лицо с беспокойством. Ну конечно! Она ведь тоже ощущает эмоции птахи. Её страх… такой развратный… и такой влажный.
– Всё в порядке, Луиза! – тоже не отрывая от него взгляда, вдруг ответила девушка. Голос у неё оказался чистый, звонкий. С едва уловимой хрипотцой. Эта бархатная хрипотца мгновенно откликнулась распирающей болью в паху и приятной тяжестью в теле.