Небо под потолком
Шрифт:
– Конечно. Мне с установкой надо немного позаниматься. Заодно и выведаю, что еще готовится.
Никита выглянул из ангара. Далеко-далеко вздымался гигантский флаг. Это был условный сигнал для них: камеры готовы, можно взлетать. Флажок в действительности был маленьким, подобным тем, что ставят на стол переговоров.
– Ну, поехали!
– сказал Вахтанг и направился к своему самолету. Запустил двигатель, прогрел его, порулил на другой конец стола.
– Муха, - послышалось в наушниках.
– А как мы будем одновременно взлетать? Не хочется, чтобы Паук узнал о рациях.
Никита рассмеялся. Ну вот, теперь и у Л.М. позывной есть. Достаточно объективный.
– Не беспокойся. Оса. Тут у меня ракетница в кабине. Следи, сейчас выстрелю. И вперед!
Он поднял толстый ствол вверх, нажал на курок. Зеленый огонек взмыл над летным полем из красного дерева.
Оторвались они практически одновременно. Может быть, со стороны это и выглядело красиво. Но Никите было не до красивостей. Он старался не столкнуться с разбегающимся навстречу самолетом Вахтанга. Когда расходились, от конца одной плоскости до конца другой было метра три.
Долго летать они не собирались. Парочка схождений, имитация атаки - и домой. Нечего баловать.
Выключив двигатель, Никита подставил под колеса колодки и пошел посмотреть, что там получилось у телевизионщиков. Вахтанг вернулся через установку Калашникова на другом конце стола. Но на дозаправку ему все равно придется рулить в ангар.
Все, кто был в трапезной, собрались у монитора. Л.М. нетерпеливо оглянулся через плечо.
– Ну, где ты там шляешься? Гляди, как здорово!
Да, операторы постарались. На экране колыхался огонек сигнальной ракеты. Самолеты были совсем как настоящие. Пробежав еще немного после встречи, они синхронно прыгнули в воздух. Разошлись и помчались лоб в лоб. Камера сделала наезд, и Никита увидел себя в кабине закусившим губу и исподлобья глядящим вперед, на приближающуюся машину Вахтанга. Видеть себя со стороны, да еще в такой ситуации, было странно и непривычно. Если добавить трассы снарядов, совсем получится художественный фильм. С трагическим концом.
– Что ты там за зенитки придумал?
– спросил он у Л.М.
– Да так, ерунда, чтобы красивее смотрелось. На зрителя надо работать, тогда он деньги охотнее выкладывать станет.
– Эх, тебе бы в режиссеры пойти!
– с чувством сказал Никита.
– Зарываешь талант.
– Не судьба. А хотелось, конечно, что-нибудь этакое поставить. Со взрывами, стройными спортсменкамии реющими знаменами.
"Праздник на стадионе, посвященный юбилею макаронной фабрики!" - хотел съязвить Никита, но промолчал. Не то чтобы боялся разозлить самодеятельного постановщика спецэффектов, а надоел он хуже рыбьего жира. В сущности, "жалкая, ничтожная личность", и ничего больше.
Носорогу так понравились съемки, что он попытался уговорить пилотов слетать еще раз, теперь уже с работающими пушками, но те наотрез отказались. Пусть вечером смотрит, вместе со всеми!
Вернулись в ангар, подготовили машины к представлению. Калашников ничего нового не узнал. У Л.М. иссякла фантазия. И то хорошо. А потом Никита собрался к Алле.
Проститься с ней нужно было на случай, если произойдет что-то непредвиденное. И просто хотелось увидеться. Он даже стал забывать, как пахнут ее волосы.
Носорог, будто заботливый тренер и опекун, выделил им на свидание всего полчаса. Сказал:
– После намилуетесь. Сейчас силы тратить нельзя, в бою пригодятся.
Никита и не требовал большего. Ему действительно не хотелось отвлекаться от главного.
Алла вела себя спокойно, только смотрела на него грустными глазами, словно чувствовала вероятную разлуку. И ему вдруг расхотелось прощаться. Ничего не рассказал о предстоящем, только попросил сидеть у себя, никуда не выходить и быть готовой в любой момент к бегству. Поинтересовался, была ли возможность позвонить Шарипову. Да, разговаривала, но недолго, кое-что узнала. Никите показалось, что она хотела сказать что-то еще, но не стала. Он не настаивал. Позже будет время и для разговоров, и для любви.
В камеру он решил не возвращаться. Время до вечера можно было провести и в ангаре. Л.М. не спорил, был возбужден, часто нырял в шкафчик у стены, где хранились бутылки. Ну вылитый режиссер провинциального театра времен перестройки перед премьерой пьесы Михаила Шатрова, на которой обещались быть первые лица города. То ли похвалят за прогрессивность взглядов, то ли с работы снимут, чтобы не занимался очернительством.
Обедать вместе с ним не стали, не хотелось слушать коньячного бреда. Никита валялся на кушетке в комнате отдыха, а Вахтанг расположился на крыле "Мухобоя", постелив одеяло. Калашников в очередной раз проверял свою установку. Дремали и ждали вечера.
В половине шестого Никита поднялся, потягиваясь, вышел в ангар.
– Ну что, двинулись?
Вахтанг спрыгнул с крыла.
– А мы выходить должны?
– Задумано так. Сначала мы обыкновенные, нас представляют, потом становимся маленькими и начинаем убивать друг друга. Законы жанра.
Охранник уже ждал их.
– Хозяин велел идти к нему в кабинет.
Л.М. опять помогла его способность быстро трезветь. Он был свеж и собран, словно не наливался полдня коньяком. Или у него средство какое-нибудь было, чтобы мгновенно приходить в норму? Рассказывали, что японцы придумали пилюли из трав. Даже трубки гаишников ничего не показывают.
– Долго рассусоливать не будем. Задачу свою вы знаете. Как самолеты?
– Техника на уровне, - усмехнулся Вахтанг.
– Лишь бы сама установка не подвела.
– Миниатюризатор в полном порядке, - заверил Калашников.
– Будет работать сколько угодно долго.
– Особенно долго и не надо. Вы, ребята, тоже не растягивайте. Покажите настоящий, добротный воздушный бой. Полчаса, ну, минут сорок. Сумеете?
– Было бы сказано.
– Никита разглядывал его в упор. Ведь на смерть людей посылает и так хладнокровен. Что за животное!
– Смотрите!
– Л.М. достал из-под стола небольшой кейс, положил его на стол и раскрыл. Примерно наполовину он был заполнен пачками долларов.
– Здесь сто тысяч. Тот, кто вернется, их получит. Воодушевляет?
– А как же, - с сарказмом сказал Никита.
– Сейчас прямо здесь драться начнем.
– Все сказал?
– помрачнел Л.М.
– Очень хочу надеяться, что именно ты за деньгами придешь. И зла на тебя ни за что не держу. Так что постарайся.
Никита промолчал.
Лимузины начали съезжаться точно к шести. Но представление пока не начинали. Публика должна была как следует разогреться. В трапезной гремела музыка, на маленьких столиках стояли бутылки и тарелки. Большой стол Никита категорически запретил занимать. Маркером он разметил на нем взлетные полосы. Маркер не гвоздь, следы потом отмыть можно будет.