Небо сингулярности
Шрифт:
Уголком глаза Грубор заметил Зауэра – неофициального замполита корабля. Тот входил в кают-компанию.
– Ты кого это трусливой деревенщиной обозвал? – загремел Боурсый, тоже косясь на дверь. – Я кэпа нашего знаю восемьдесят семь лет, и он мужик что надо! А адмирал… Ты это адмирала голубым назвал?
– Да нет, я тебе пытаюсь объяснить, что мы каждый боимся кто того, кто этого… – Грубор сделал неопределенный жест.
– Так это я, значит, пидор? – взревел Боурсый.
– Да
Тут кают-компания разразилась внезапными аплодисментами, и какой-то кадет заиграл на пианоле бравурный марш. К сожалению, его игре был присущ более энтузиазм, чем мелодичность или гармония, и присутствующие быстро разделились на его приверженцев (коих было мало) и всех прочих.
– Все будет как надо, – самодовольно произнес Боурсый. – Придем в систему Рохарда, покажем наш флаг и погоним этих дегенератов-захватчиков в шею. Сам увидишь. И все будет – то есть было – как надо.
– Я не про то. – Кравчук, обычно зажатый почти до аутизма, позволил себе чуть расслабиться в поддающей компании друзей-офицеров. – Я про эту иностранную чувиху, шпионку, или дипломатку, или кто она там. Ей, значит, положено за нами присматривать? Не знаю, чего капитан ее терпит. Я бы ее выставил из главного люка, чтобы воздух наш зря не тратила.
– Она тоже участвует, – возразил Боурсый. – Спорить могу, она тоже хочет, чтобы мы победили – а то ведь какой у нее будет дурацкий вид? Вообще у тетки какой-то дипломатический статус: ей позволяется совать нос куда хочет.
– Ха! Так пусть эта чувиха свой нос держит подальше от моих пусковых установок, если не хочет посмотреть, как трубы запуска изнутри выглядят.
Грубор вытянул ноги.
– Ага. Как собачка Хельсингаса.
– У Хельсингаса есть собачка? – Боурсый вдруг весь превратился в слух.
– Была. Прошедшее время. Той-шнауцер вот такого размера. – Грубор почти сдвинул ладони вместе. – Этакий хорек с мозгами крысы. С мерзким характером, гавкала всегда, как боцман с похмелья, и в коридоре все время гадила – показывала, что она здесь хозяйка. И никто ничего не говорил – не мог сказать.
– И что случилось?
– Как-то насрала не под той дверью. Старик вышел, торопился куда-то, и вступил в это дело раньше, чем посланный мной матрос успел убрать. Я про это слышал, а скотину эту больше никогда не видел. Думаю, ее домой пешком отправили. Хельсингас потом месяц мрачный ходил.
– Рагу из собачатины в кают-компании, – сказал Кравчук. – То-то же я шерсть из зубов несколько дней выковыривал.
До Боурсого дошло не сразу, потом он неуверенно засмеялся. Припал к стакану, чтобы скрыть замешательство, и спросил:
– А чего капитан ее терпел так долго?
– А кто знает? Если на то пошло, кто знает, зачем адмирал терпит иностранную шпионку? – Грубор уставился в стакан и вздохнул. – Может, адмирал даже хочет, чтобы она была с нами. А может, просто про нее забыл…
* * *
– Разрешите доложить, господин лейтенант, есть отметка, – сообщил оператор наблюдения. Он возбужденно показывал на график на дисплее – дело происходило на мостике легкого крейсера «Непреклонный».
Лейтенант Кокесов поднял покрасневшие глаза.
– Чего там у тебя, Менгер?
Шесть часов нескончаемой собачьей вахты его достали. Он потер глаза и попытался сфокусировать на своем подчиненном.
– След на дисплее, господин лейтенант. Похож на… Это точно возврат от нашего первого светового импульса в секторе наблюдения. Шесть целых двадцать три сотых светового часа. Очень малый объект. Обрабатываются данные… По всем признакам – металлический предмет. Орбита – около двух целых семи десятых миллиарда километров от центрального светила. Почти напротив нашего положения, учитывая задержку.
– Размер и параметры орбиты определить можешь? – спросил лейтенант, подаваясь вперед.
– Пока нет, но вскорости, господин лейтенант. Мы зондировали в этот час, и это должно нам дать полный набор элементов – как только придет отклик. Но это далеко, около сорока астрономических единиц. Предварительный анализ показывает, что объект имеет пятьдесят метров в диаметре с точностью до порядка величины. Может быть намного меньше, если на нем установлены отражатели.
– Ага. – Кокесов сел. – Штурман, нашли что-нибудь в этой системе, подходящее под такое описание?
– Никак нет.
Кокесов глянул на передний экран. Огромный, налитый красным глаз центрального светила смотрел на него в упор. Лейтенант поежился и произвел пассы, отгоняющие сглаз.
– Тогда, наверное, это наша капсула и есть. Менгер, есть там сопровождающие объекты? Какие-нибудь вообще?
– Никак нет! Внутренняя часть системы чиста, как грифельная доска. Это даже неестественно, если меня спросить. Этот объект, и кроме – ничего.
Кокесов снова встал и подошел к посту наблюдения.
– Как-нибудь придется вас научить строить фразы, Менгер, – сказал он устало.
– Так точно! Виноват, господин лейтенант.
В рубке на десять минут наступило молчание, прерываемое лишь скрипом стила Менгера, вводящего данные, и цокотом клавиш под опытными пальцами. Потом тихий присвист.
– Что там?
– Есть подтверждение. Разрешите доложить, господин лейтенант, вам стоит посмотреть.
– Давайте тогда на главный экран.
– Есть! – Менгер пощелкал кнопками, покрутил рукоятки, еще что-то написал. Главный экран, ранее наведенный на красный глаз, расплылся морем розовых потеков. В середину их выползла желтая точка, в углу треугольником обозначилось положение корабля. – Это неотфильтрованная лидарная карта того, что перед нами. Извините, что так неясно, но масштаб крупный – вся система в одном квадранте, и недели нужны были, чтобы построить вот этот набор данных. В общем, вот что будет, если я включу орбитальный фильтр на плоскости эклиптики. – Он нажал кнопку. Через кашу розового пролегла зеленая линия, повернулась, как часовая стрелка, и исчезла.