Публикуемый сборник Поплавского – очередная попытка сделать общедоступной ту значительную по размеру часть его разбросанного поэтического архива, которая в последние годы стала возвращаться почти из небытия. Этой книге предшествуют три наших издания его стихов, не появлявшихся в печати ни при его жизни, ни за последующие шесть десятилетий. Это «Покушение с негодными средствами» (1997), сделанное по материалам марсельского архива И.М. Зданевича, «Дадафония» (1999), по материалам архива московского Государственного литературного музея, и «Орфей в аду» (2009), по материалам парижского частного собрания. По тем же парижским материалам Е. Менегальдо в разных издательствах опубликовала никому прежде не известные «Автоматические стихи» (1999) и томик «Неизданных стихов» (2003), включающий без малого сто неопубликованных текстов.
К сожалению,
после выхода в 2009 году «итогового» тома «Стихотворений», подготовленных А. Богословским и Е. Менегальдо, у читателей могло возникнуть ошибочное представление о том, что поиск в архивах завершён и теперь стали доступными все его стихи. В это объёмное, но поспешно выстроенное и содержащее массу неточностей собрание не вошли как почти весь наш предыдущий сборник «Орфей в аду», так и нынешняя книга.
И после настоящего издания, представляющего десятки вновь обнаруженных текстов, точку в обнародовании поэтического труда Поплавского ставить преждевременно. У него остались и совсем неизвестные стихи, и ещё такие, которые знакомы лишь приблизительно, верные или последние или лучшие варианты которых до сих пор никто, кроме работавших с его бумагами, не видел. И даже многое из того, что издано, не прошло пока серьёзную текстологическую проверку. В одном из приложений к нашему сборнику публикуются некоторые более точные версии текстов, включённых в разные годы в разные издания, в том числе и «гилейские».
Вряд ли вызовет возражение та мысль, что самые яркие и характерные для Поплавского вещи при его жизни напечатаны не были. Но я позволю себе сказать нечто более резкое. Я уверен, что лишь недавнее открытие архивов поэта позволило наконец-то увидеть ценнейшее в его творчестве – многие годы стыдливо уступавшее плодам калечащих условий беженской «культурной политики», вышедшим из-под его пера. А встречающимся сегодня высокомерным невниманием к его живым и необычным стихам мы во многом обязаны как распространённому читательскому заблуждению, что «всё стоящее» из «той эпохи» уже хорошо известно, так и замешательству критиков и специалистов, столкнувшихся с очевидной невозможностью отнести его, как они привыкли поступать, к чётко определённому идейному и литературному «лагерю». Такие «поэты неизвестного направления» всегда остаются напоследок.
С. К.
Стихотворения
1. «Какой-то рок играет с нами…»
Ставшая родной мне Русь.
С. Либерман
Какой-то рок играет с намиСмотри я облетел полмираИ вновь пророческими снамиМне снится хладная ПальмираИ среди сборищ молча яМечтой лелею предков берегГде днесь всё та же толчеяИ врозь текут Нева и ТерекРодимое столпотворенье.Как было тысячу годовТам каждый умереть готовИ потрясать столпы творенья.Но все сдаются и живутДетей растят и деньги копятИ слыша как ветра ревутСемейные камины топят.Откуда ж это? ВпряженаДавно разбойничья лошадка,Культура строгая женаСидит причёсанная гладко,Какой-то рок играет с нами,Смотри! я облетел полмираИ вновь пророческими снамиМне снится хладная Пальмира.Берлин, декабрь 1922
2. «Небытие чудесная страна…»
Небытие чудесная странаЧьих нет границ на атласах бесплодныхК тебе плыву я по реке винаСредь собеседников своих бесплотныхРека течёт сквозь чёрные домаСквозь улицы и дымные трактирыКуда бездомных загнала зимаСквозь все углы и все чертоги мираСмежаются усталые глазаГорячее покоя ищет телоСмеркаются людские голосаИ руки сонно падают без делаЧто там за жизнью в сумраке блестящем?Но почему так сладко отступаяЗакрыть глаза. Как хорошеет спящийИ от него стихает боль тупая1924
3. «Как сумасшедший часовщик…»
Как сумасшедший часовщикМоя душа в любви гнездитсяНебесный свод колёс звездитсяБлистает крышки гладкий щитМаячит анкер вверх и внизКак острый нож двурогий генийУпорствует пружины фризЗловещий что круги в гееннеСтанина тяжкая виситОтточенным блестящим краемДоскою где растут весыЖелезным деревом над раемИ сложный шум журчит сверляСвоей рукою многоперстойНад полостию мной отверстойГде жизнь однажды умерлаИ вновь свербит легко во тьмеПод крышкою теперь закрытойСамостоятельный предметВ земле груди у нас зарытый.1924
4. «Не забывал свободу зверь дабы…»
Не забывал свободу зверь дабы,Летает дождь перед его глазами.Он встрепенулся, но отстал и замер.Увы, в бездельи счастливы рабы.По нас: судьбу на двор вози возами.По-Божьему: щепоткою судьбы.Промеж сердцами сотни вёрст ходьбы,И се в верхах, а мы идём низами.Не покладаем утренний покосБесславной жизни лицевых волосПод бритвою направленной до казниТак сон и смерть, не причиняя боль,Всечасно укорачивают гольЗемную, что не ведает боязни.1924
5. «Планеты в необъятном доме…»
Планеты в необъятном домеЛетят живым наперекорА проводник таясь как ворГрустит в Гоморре иль в СодомеИль как церковные часыЧто вертятся во мгле бессменноИль милая Твои власыКогда мы будем в гробе тленномАлмазами тяжёлых глазСияет жизнь и шепчет негаИ я живу таясь средь васРасту как хлеб растёт под снегомМой час ещё настать не могВодой весны не полон жёлобИ над землёю одинокНахохленный и мокрый голубь1924
6. В смирительной рубашке
Томление, увы, который разЯ это слово повторяю с пеньемВ нерадостном молитвенном успеньиИ в тёмном слове сердца без прикрасРаздавлен мир безмолвием и сномСутулые к земле свисают плечиДыба надежды крючит и калечитРасплющивает жизнь казённый домВ стеснении немыслимом душаНе издаёт по месяцам ни звукаПроходят годы тяжело дышаИная нам иная мёртвым мукаКак тяжело писать иль говоритьМрачны и вечно заспанны поэтыПод серым небом где в тисках орбитВлачатся звёзды и ползут планеты.1924
7. «Любимое моё отдохновенье…»
Любимое моё отдохновеньеНесложная словесная игра.Ах проигрыш в неё – одно мгновенье,Ах выигрыш, ах страсти до утра.На гладкой карте не узнаю ль даму,А вот четыре короля вокруг,Спокойные, как сыновья АдамаСредь царственных своих сестёр-подруг.Но этот гордый и безвольный родТузов бессмертных окружает лето,Толпятся униженные валетыИ прочих карт безымянный народ.Кто будут козырьми? Чья злая властьПревозмогает двойкою фигуру,Но что должны неумолимо пасть,Когда, приблизясь ко второму туру,Их соберут рукой неторопливойВ бесцветный и возвышенный квадрат,Что совмещает королей счастливых,Что не хотят во тьму, и тех, кто рад.Париж 924 октябрь
