Нечаянная мелодия ночи
Шрифт:
– Девушка не знала, что сейчас оттепель, и поэтому побежала по льду, – послышался издалека чей-то голос.
– Она же ведь не собака, – почему-то вспомнила я.
Она не собака. И все равно бросилась на этот хрупкий лед. И какое мне дело почему. Она осталась жива. Железные леди всегда выживают. Я тоже когда-то осталась живой. Думая о смерти ради любви, но не пытаясь
Мой брат всегда мечтал совершить подвиг. Но почему это не та собака? И разве она была бы хуже, чем женщина, которая его предала? Но разве чья-то жизнь бывает лучше или хуже, если это просто жизнь? Так, наверное, думал мой брат.
Я же думала совсем иначе. Я смотрела на недвижимое тело. И не узнавала Игната. Потому что так не должно было быть. По всем законам правды и неправды. По всем законам Бога и черта. По всем законам жизни. Этого случиться не должно.
– Это ваш брат? Вы его опознаете? – вновь этот официальный, сухой, безразличный голос.
Это мой брат? Господи, кто угодно, но только не он. Мой брат, голубоглазый, лохматый, всегда улыбающийся. У него самая обаятельная улыбка на свете. И он всегда есть и будет, в отличие от вас. Вас же нет, в отличие от него.
И мой голос. Я его не узнала. Это был чужой голос. Очень низкий. Предвещающий беду
– Это не мой брат. Я его не узнаю. Это кто угодно. Только не мой брат…
Я приблизилась к этому незнакомому чужому телу. Прикоснулась к нему. И ничего не почувствовала. И успокоилась. Я сказала правду. Это был не мой старший брат. Я взяла его ладонь и крепко пожала. И вдруг, очень громко, неожиданно для всех, для тех, кого я не знала и кому была безразлична судьба моего брата, тихо сказала.
– Я очень… Я очень люблю своего брата… Очень… Но это не он, – верить в его смерть я не имела права. Потому что он когда-то дал мне слово жить. Жить вечно…
18
Я могла часами смотреть на этот портрет. Возможно, он не отличался изысканностью письма. Возможно, он был слишком прост. Но мне это очень нравилось. Как очень нравился человек, изображенный на грубом холсте. Лохматые светлые волосы, широкая обаятельная улыбка. В светлых глазах – нескрываемое жизнелюбие и глубоко спрятанная грусть. Хотя эту грусть угадывала только я. Не зная ее происхождения и не пытаясь узнать. Мне легче было списать ее на имидж, позерство, игру. Этакий лукавый задор, разбавленный легкой небрежной печалью. Ну, разве это не красиво?
Я гордилась этим человеком, хотя и не пыталась его понять. Я очень любила этого человека, хотя ни разу не сказала ему об этом. На портрете был изображен мой старший брат.
Мой старший брат… Моя жизнь давно уже проходила без него. Иногда казалось, что его вообще не было. Недаром имя Игнат означало с греческого – нерожденный. Он был слишком легкий, слишком воздушный, чтобы быть…
Я его очень любила. Я его очень люблю. Даже если это всего лишь мираж, о котором я все чаще подумывала. Но не потому что была сумасшедшей. Просто мне его очень уж не хватало. Его не хватало. Всем. Этому солнцу, этому небу, этому снегу, этой земле. Его не хватало всем. И особенно мне.
Иногда мне о нем напоминал некий Денис. Который стал очень взрослый, очень грузный и очень хороший семьянин. И тем не менее, перед каждым Новым годом, он стучался в мою дверь. И стоял на пороге замерзший, заснеженный и совсем неженатый. В красных от мороза руках он держал только что слепленного снеговичка. Снеговичок был некрасивый, нелепый и очень грустный. Он напоминал меня.
Денис протягивал мне его, и я брала снеговичка в свои руки. И прятала в морозильник. И знала – следующий год пройдет удачно. Хотя уже давно не помнила удачного года…
И я как всегда в эту предновогоднюю ночь думала, что этот женатый, грузный и очень взрослый Денис мог бы стать мне кем угодно. Он мог бы стать мне лучшим другом. Возможно – верным любовником. Еще вернее – преданным мужем. Но одно я знала наверняка – он никогда не смог бы мне стать старшим братом. Которого звали Игнат… И разве этого мало, чтобы ничему уже просто не быть. Никогда…