Нечистая, неведомая и крестная сила
Шрифт:
– - Не скажу я про вас никому. Умрет это дело на этом самом месте. Чем хотите, тем и поклянусь.
– - Съешь,-- говорят, -- комок земли, тогда поверим.
Он съел, и его отпустили. И только после смерти всех трех мужиков рассказал Талызенков об этом случае своему соседу Афанасию Чувакину.
– - Отчего же, -- спрашивал рассказчика наш корреспондент,-- ты раньше не рассказал об этом?
– - Боялся, что убьют, да и нельзя рассказывать, коли съел земли.
– - Почему нельзя?
– - Да уж нельзя! Нельзя потому, что можно большое несчастье произнесть (т. е. перенесть).
Крестьянка деревни Пушкина (в той же Орловской губернии) рассказала, как одного непокорного сына мать выгнала из своего дома и как он, поступивши с женой на барский двор, повел тяжелую и скорбную жизнь, что стало ему невтерпеж и довело до раскаяния. Стал этот сын (Григорий Сухоруков) просить старосту заступиться за него у матери.
Приходит Любава (мать) на барский двор, просит непокорный сын у нее прощенья: кланяется и божится. Мать не сдается, не верит ему и говорит:
– - Если хочешь, чтобы я тебе простила, съешь этакую глыбину земли.
– - Ты меня, мать, подавишь.
– - Коли не съешь, меня, значит, не почтишь, и я не прощу, а коли съешь -- иди опять жить домой.
Григорий послушался, съел и стал после того жить так, что никому лучше того не придумать.
Оба случая произошли, по свидетельству рассказчиков, не дальше 20--25 лет тому назад. А вот свежие, почти вчерашние указания на тот же прием клятвы, основанной на мотивах совершенно иного характера. В "Неделе" было сделано указание
Особенность наружных воззрений на мать-сыру землю дала основание чародеям и здесь воспользоваться для своих недобрых целей тайными, могучими свойствами этой стихии. Применение земли в чарах чрезвычайно разнообразно. Взять хотя бы всем известное "вынимание следа", состоящее в том, что на месте, где стоял обреченный человек, вырезают ножом часть дерна или из-под ступни его соскабливают пол и над этими следами колдуют.
Впрочем, чародейственной силой земли пользуются не только колдуны, но и обыкновенные люди, прибегающие, в случае беды, к заступничеству и покровительству своей "кормилицы". Это видно, между прочим, из обычая опахивать деревни. Обычай опахиванья является даже своего рода священнодействием со всею тою мистическою обстановкою, которая вообще приличествует всякому древнему обряду и которая рассчитана на то, чтобы самый обряд сделать внушительным и страшным. Толпа женщин с распущенными волосами, в одних белых рубахах, в глухом сумраке ночи, возбужденная всей внешней обстановкой и условными околичностями обрядового чина, становится опасной для всякого случайного свидетеля этого религиозного "действа". Совершение его преимущественно предоставляется женщинам того селения, которому угрожает занос чумы на скот, тифа на людей и т. п. и которое необходимо оградить со всех сторон таинственным, заколдованным поясом земли, вырезанным сохою в ширину сошника и глубиной не менее трех вершков.
Почин самого обряда всюду предоставлен старухам, крепче верующим и более осведомленным в порядке совершения чина "опахивания". Они и выбирают подходящую полночь и оповещают женское население шепотком, чтобы не знали и не слыхали мужчины. Для того чтобы таинственная цель была достигнута, считается необходимым участие в обряде по малой мере девяти девок и трех вдов (как и высказывается это в обрядовых припевах). Оповещенные старухами с вечера, все девицы и бабы прокрадываются за околицу и, выйдя в поле, снимают с себя одежду до рубахи, причем иные повязывают голову белыми платками, а девицы развязывают косы и распускают волосы наподобие русалок. На одну вдову, по общему выбору и приговору, надевают тайком унесенный хомут и впрягают ее в оглобли (обжи) сохи, также припрятанной заранее. Другая вдова берется за рукоятку, и обе начинают косым лемехом разрывать и бороздить землю, намечая тот "продух", из которого предполагается подъем и выход земляной силы, невидимой, непонятной, но целебной и устрашающей самую смерть {В обжи впрягают непременно беременную, правит ею старая дева, как отличная по поведению; прочие бабы помогают тащить соху, а вдовы в прорезанную борозду сеют песок. Подслушан при этом такой приговор: "Когда наш песок взойдет, тогда к нам смерть придет". В такой обстановке обряд этот известен Далю. В Бюро присланы сведения из Нижне-Ломовского уезда (Пензенской губернии), из которых видно участие в процессии парней: впереди старухи, сзади девицы, соху в середине волокут ребята. В Новгородской губернии в соху запрягают молодую телку, две девушки ведут ее за рога, две погоняют, одна держит соху, двое ей помогают. Чем позднее узнают об этой проделке в деревне, тем вернее успех самой затеи. К ней в иных местах (как во Владимирской губернии Судогодского уезда) стали примешивать нечто церковное, православное: так, например, самая старшая, идя впереди всех прочих, несет в руках икону Богоматери или св. Власия; сопровождающие поют: "Да воскреснет бог", на перекрестках проводят сохой крест и в копаных ямах кладут церковный ладан и т. д. (Примеч. С. В. Максимова.)}. А в это же время все остальные девицы и вдовы (замужние не всегда допускаются, как неподходящие, нечистые) идут за сохой с кольями и палками, со сковородами, заслонками и чугунами. У девяти девиц девять кос, в которые они и производят беспрерывный звон. Звонят, кричат и поют с неистовым рвением, которое прямо указывает sa глупую цель -- запугать и прогнать смерть. Ей и грозят в обрядовых песнях и причитаниях: "Смерть, выйди вон, выйди с нашего села, изо всякого двора! Мы идем, девять девок, три вдовы. Мы огнем тебя сожжем, кочергою загребем, помелом заметем, чтобы ты, смерть, не ходила, людей не морила. Устрашись -- досмотри: где же это видно, что девушки косят, а вдовушки пашут?" {В некоторых местах, например в Орловской губернии, обряд этот так л называется "гонять смерть". (Примеч. С. В. Максимова.)} Обойдя околицу по огородам и гуменникам, вся эта женская ватага врывается на улицу настолько уже взволнованная, с таким подъемом нервного настроения, что ничего не замечает по сторонам и ничего не хочет видеть, кроме спасительной сохи. Все, что попутно обратит на себя общее внимание, вроде, например, выскочившей из-под подворотни собаки, спрыгнувшей с подоконника кошки,-- все принимается за несомненного оборотня, в которого перевернулась эта самая злодейка "скотья смерть", черная чума, огневая горячка. С гамом и ревом бросается вся сопровождающая соху свита на этих собак и кошек и бьет их насмерть. Разбуженные мужики выглянут осторожно из окошка да и спрячутся за косяк, чтобы не приметили бабы: потому что последние не задумываются напасть на встречного мужчину, признавая и в нем необлыжного оборотня. Притом же мужчина самым появлением своим оскверняет священнодействие и, стало быть, мешает благополучному завершению таинства. В деревне Юшиной (Орловского уезда и губернии) задумали бабы опахиваться. Узнали про это парни из соседней деревни и решили пошутить: с вечера забрались в соседние ракиты и в них притаились. Но когда процессия подошла к тому месту, шутники заревели медвежьими голосами. Однако женщины не испугались, они сбились в одну кучу и все, как одна, начали швырять в засевших парней камнями, палками. Видя же, что это не берет, они натаскали затем к дереву, на котором засели ребята, охапки соломы и подожгли. Шутники, как майские жуки, свалились на землю и начали сказываться своими именами, но женщины не только не поверили им, но пришли уже в полное остервенение. С теми же криками: "Бейте коровью смерть",-- они продолжали бросать грязь и каменья, пока не устали и пока шалуны-парни не были избиты в кровь.
Сохраняя такой внушительный, устрашающий характер, обряд опахивания дожил до наших дней, вероятно, по той причине, что в распоряжении крестьян не имеется иных предупредительных мер против занесения эпидемических болезней. Притом же этот обряд, перешедший к нам от темных времен глубокой старины, считается надежным уже по той причине, что распространен повсюду, и притом нередко выполняется с участием христианских святынь, которые как бы закрепляют обычай и узаконяют приемы {Так, из Пензенской губернии (Инсарский уезд) доходят слухи, что чернички (полумонашенки) в самую полночь уходят на дальний родник и там совершают освящение
В ночь на 1 июня 1897 г. восемнадцать крестьянок деревни Полонской Весьегонского уезда (Тверской губернии), чтобы не допустить занесения в свою деревню сыпного тифа, валившего людей в соседней волости, "опахали" свою деревню: одна из женщин шла впереди с иконою в руках, за нею следовала другая верхом на помеле, потом третья с кочергой и черепом какого-то животного. За этим авангардом шествовали две бабы, запряженные в соху, которою управляла третья баба, и, наконец, все остальные гурьбой, с шумом, криками и бранью замыкали процессию. (За нарушение тишины и порядка все участницы этой процессии были привлечены к уголовной ответственности по 38-й статье Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями.)
Хотя, таким образом, уголовный суд и решился выступить на помощь усилиям духовенства и, в замену церковных назиданий, прибег к законной каре, тем не менее вера в мать-сыру-землю все-таки сохраняется незыблемо. Даже и там, где, по-видимому, Христово учение успело уже войти в плоть и кровь, стоит снять с языческих обрядов наложенные тонким слоем христианские краски, чтобы обнаружились черты древних языческих верований.
В Духов день (в Сольвычегодском уезде Вологодской губернии и по Вятке), в день Успения Богоматери (в Тихвинском уезде Новгородской губернии), на Симона Зилота -- 10 мая (без различия местностей) по православным деревням обязательно служатся всенародные молебны. Народ собирается к часовням, толпится на площадках и окропляется святою водою не потому, что в эти дни совершаются молебствия по случаю избавления от бед, а потому, что в эти дни мать-сыра-земля бывает именинница {На Духов день, по объяснению, доставленному из Вятской губернии, земля потому именинница, что в этот день она сотворена: когда господь создавал землю, злые духи сказали ему: "Мы не будем тебе помогать". А начальник их украл клочок земли и положил себе за щеку. Здесь у него земля начала расти быстро. От боли во рту он начал бегать и разбрасывать землю по сторонам, где упало много -- встали горы, а где мало -- обозначились бугры и холмы. Когда происходила на небе война и архангел столкнул дьявола на землю, чтобы он сквозь нее провалился, сверженный на лету взрыл землю своими рогами так, что на ней поделались лога и овраги. В указанных выше местах считается также грехом беспокоить именинницу, и крестьяне, нисколько не стыдясь и вовсе не скрываясь, припадают на колени и по нескольку раз целуют землю. (Примеч. С. В. Максимова.)}. Хотя праздник именинного чествования земли существует далеко не повсеместно, но в то же время на всей Руси великой крестьяне строго придерживаются правила, что в эти дни никто не смел ни копать, ни рыть ям, ни пахать полей. Делается это для того, чтобы не обидеть кормилицу-землю и чтобы не осерчала она, и без того своенравная и капризная, тугая на подъем и скупая на милости. В некоторых местах наших лесных северных губерний уважение к кормилице-земле (здесь очень суровой и неласковой) сопровождается даже некоторым заискиванием: в Успеньев день, в теплую погоду, считается большим грехом ходить босиком. За соблюдением такого обычая следят очень внимательно, не позволяя малым ребятам ходить разувши.
Умилостивление земли и способы испрошения ее милостей настолько многочисленны и разнообразны, что в среде опытных хозяев существует на этот счет целая наука. Попробуем взять из этих способов только те, где под новыми наслоениями всего заметнее сохранились следы седой старины.
Поставлен на поле стол, покрытый чистой скатертью. На нем серебрится на солнышке водосвятная чаша, желтеют свечки и сереет большая коврига печеного хлеба. Перед столом полукругом стоят бородачи с иконами в руках, закрытыми полотенцами. Против них поместился священник с причтом, а за ними и весь этот народ, от чрева матери обреченный в поте лица своего снести хлеб свой. Молебен отпели: толпа зашевелилась и загудела, как пчелиный рой. Подали священнику севалку -- лукошко с веревочкой, чтобы ловко было перекинуть ее через плечо, -- берет он из нее горсть сборной ржи от каждого двора и ловко, привычной рукой разметывает зерна по пашне. Затем идет он краем поля, поперек всех загонов *, и кропит все полосы святой водой. И чью полосу окропляет, тот хозяин крестится, а иной еще сверх того шепчет про себя, какую знает, молитву. Иконы относят в церковь, попа с дьячком зовут в избу и предлагают посильное угощение, в полную сыть.
Кроме священника, крестьяне еще чаще поручают делать засев какому-нибудь ветхому, преклонному старику, который сам и указывает, в какой день начинать засев. Такой старик считается первым человеком на селе. Рука у него легкая, удачливая, а с легкой руки -- если не куль муки, то, во всяком случае, почин дорог. Этих стариков обыкновенно стаскивают с печи, чтобы они шли священнодействовать. У иного голова на плечах не держится, руками он не владеет, зерна в горсть с трудом загребает и зря рассыпает. Его выведут на зеленя под руки, пособят и рукой потрясти. Он же, зная свое дело и ожидая, что его позовут, успел уже с вечера сходить в баню и надеть чистое белье, а днем засева (обходя тяжелые дни -- среду и пятницу) назначил Благовещенье {По мнению вологжан, легкие дни -- понедельник и вторник, а среда и тот день, на который случилось Благовещенье, тяжелые. К слову, о легких и несчастных днях: из Порховского уезда Псковской губернии прислан перечень этих дней, которые строго соблюдаются и в которые крестьяне не работают и даже не делают шагу из дому: в январе 2 и 23, феврале 2 и 20, марте 4, 7 и 21, в апреле 3 и 20, в мае 2 и 26, в июне 9 и 23, в июле 3 и 20, в августе 4 и 6, в сентябре 4 и 26, в октябре 6 и 21, в ноябре 3 и 25 и в декабре 4 и 20. В эти дни зарождаются все недобрые люди и колдуны. (Примеч. С. В. Максимова.)}. Выходит он сеять натощак, а разбрасывая по полосам зерна, шепчет молитву: "Зароди на все души грешные, на всякого проходящего и заходящего, на калек и нищих, на братию имущую и неимущую" и пр.